– Эх, Василиса, бросила меня здесь! Куда полетела твоя голубка, где эту ночь ищет? Может и не найдет ее вовсе? А вдруг обманула меня, девка?!
Светит солнце пуще прежнего. Уже и Ива-дурак проснулся, вышел из темницы да на солнце жмурится, звон колокольный слушает.
– Дурак еще этот, дел наворотил, а мне расхлебывать теперь! Царь я или не царь, в конце концов? Все, брошу этот колокол, а с Кощеем пусть кто-нибудь другой разбирается.
Да только руки будто приросли к канату, сами по себе раскачиваются.
И вдруг – чудо! Видит царь, как летит по небу белая голубка, а за нею ночь идет черная-черная, будто бездна, будто нет в ней ничего, кроме темени. Испугался царь, упал на колени, закрыл глаза.
– Царь-батюшка! Царь-батюшка, очнитесь!
Царь нехотя открыл глаза. В покои тонкими нитями проливался лунный свет, а в синем полумраке возле царской постели сидела Василиса Премудрая.
– Просыпайтесь, царь-батюшка. Иван-дурак приехал, привез смерть Кощееву. Что делать будем?
Матушка Холле
Дорога из порта заняла больше времени, чем предполагалось. Начиналась метель.
Тропу замело, а черные скособоченные деревья о чем-то тихо пересмеивались между собой. Снег сыпал все сильнее. Все вокруг было белым. Особая форма северной слепоты.
– Кис-кис-кис! Майя, где ты? – странно, но сквозь завывания метели отчетливо был слышим старческий скрипучий голос.
Ганс замер на месте и попытался вглядеться в белую стену снега. Безрезультатно. Вдруг прямо под ногами скользнула тень, недовольно мяукнув. От неожиданности Ганс подпрыгнул и успел разглядеть лишь пушистый хвост растворяющейся в непогоде кошки. Но так же, как и голос, теперь были слышны шаги. Совсем рядом. Постепенно из марева стала вырисовываться чья-то сгорбленная фигура, опирающаяся на толстенную палку, высотой метра под два. Ганс замер и стал ждать.
Фигура двигалась очень медленно. Одна за другой вырисовывались детали: черный платок на голове, седые волосы, пуховая белоснежная шаль, развевающаяся на ветру, корзинка в руках. Рядом аккуратно семенила кошка.
– Мил человек, не поможешь травку найти?
Ганс оторопел. Еще раз внимательно посмотрел на морщинистое лицо старухи с крючковатым носом и хитрым прищуром.
– Старуха, да ты с ума сошла! Глянь, какая метель! Ты сейчас даже дерево еле заметишь. Пошли-ка домой, поищем, как распогодится.