– Но как же так вышло, что сей гений и поэт, признанный в народе самим временем, попал к Вам – в ад? Неужели, не достоин он был лучшей доли? – указывая рукой на памятник, возмутился услышанному Эрудит, преодолев, наконец свою спесивость к поддержанию беседы лишь на уровне житейского интеллекта.
– С точки зрения тривиальной морали, поддерживаемой самой церковью, регулирующей принцип попадания в рай или ад, за человеком сим водилось грешков немало… Поэтому тот бог, что чествуется по сему принципу официально, отказался от него… Ну, а я – приютила грешника в собственном аду, чтобы совесть его собственная вдруг не отправила бы душу поэта куда похуже!… – беспечно рассмеявшись, ответила Эрудиту Велга.
– Да, я тоже читал в “википедии” о нём нескромные откровения! Помимо многочисленных похождений в среде женского полу, его, на базе исторических сведений, уличают в кое-чём похлеще! – вставил в разбор сего вопроса своё нескромное слово Макс, нагло кивая в сторону памятника, будто увековеченный там человек другой эпохи являлся ему каким-то случайным приятелем по интернет-переписке, и обескураживая окружающих его товарищей, незатейливостью собственной этики, воспитанной в среде новой формации, и требующей, во что бы то ни стало, покичиться своей осведомлённостью о самых интимных сторонах жизни обсуждаемого им человека, особенно – человека именитого, дабы на деле доказать принцип равенства перед законом и моралью – того самого равенства, кое Велга именовала плебейством, и кое, в описываемой здесь Азирии, тоже принято было считать демократическим достижением в свободе слова.
Внемля говоримым Дамою сокровенным, тихим, но преисполненным силы и чувства словам, усатый майор погрузился в мрачный колодец небытия. Часть выговариваемых Дамой в Розовых Очках реальных слов, как будто бы смешалась со словами из накатившего на майора умного сновидения; и он уже не знал наверняка – говорила ли в реальности все те откровения о религии Велга, или то было лишь игрой разума при умной грезе. Дух майора поглотила тьма, а вслед за ней он осознал себя снова, как будто во плоти, стоящим средь огромного каменного столба, основанием уходящего во мрачную бездну и окруженного лишь одной, сияющей белым светом пустотой, пустотой, да ветром, жестоко дующим отовсюду и норовящим сбить его с ног, столкнуть с сего жуткого пьедестала.