– Я? Нет. Мне, в общем-то, нечего терять, кроме моей свободы. А как это – терять свободу, мне известно. Малоприятно, но жить можно. В нынешних условиях жизни – свобода не бог весть какая ценность. Я в данном случае говорю о тебе и тех людях, которым ты доверишь свои сомнения…
Маша перебила Антона:
– Я не хочу слушать это бла-бла-бла. Мне этого и так вполне хватает из телевизора. Я не знаю, что делать. Мне нужен совет, помощь… Я думаю, что отец, используя свои знакомства и не подставляя себя, может, по крайней мере, что-нибудь выяснить. А ты сам не мог бы связаться с Полковником?
Антон, видимо, мог бы, но совсем не хотел этого делать. Он колебался. В голове всплыло суровое лицо Полковника, его густые брови, которые были объектом шуток всего отдела, разрезанный глубокими морщинами лоб, темные глаза-сверла. В их последнюю встречу – перед задержанием Антона сотрудниками собственной безопасности – Полковник своим зычным голосом говорил ему соответствующие моменту фразы. Антон, слушая их, не верил в искренность ни одного слова. Он ощущал, что, произнося их, Полковник делает свою работу, ту, которую Антон как раз больше делать не хотел, за что и поплатился. Антон чувствовал, что по-человечески Полковник его не осуждал, и именно это Антону в тот момент показалось действительно важным. Антон принял решение:
– Хорошо, я встречусь с ним. А ты постарайся пока больше никого в эту ситуацию не вовлекать. Свяжись со мной, если что-то произойдет. Я тебе позвоню, как только будет информация.
Антон попросил счет и достал портмоне.
– Спасибо, Тош. А можно я задам тебе личный вопрос? Он до сих пор не дает мне покоя.
Антон кивнул:
– Задавай.
– Почему ты отказался тогда себя защищать? Почему прогнал моего адвоката?
– А зачем? Я не видел в этом никакого смысла…
– Как не видел? Ты же не был виноват в том, в чем тебя обвинили.
– Ну, это как посмотреть. Конкретно в том, в чем обвинили, – точно не был, но я делал много другого, за что вполне мог быть наказан. Просто система устроена так, что своих нарушений она не замечает, а свои интересы защищает до конца. И все сотрудники, зная об этом, в какой-то момент перестают обращать внимание на формальные запреты или ограничения, руководствуются только ведомственными неписанными правилами. Именно эти правила – и есть непререкаемый закон. Нарушать его нельзя, потому что тогда тебя сдадут. Система сдаст. Собственно, поэтому и наказание воспринималось мной как совершенно справедливое последствие не совсем праведных поступков, а иногда даже совсем незаконных действий, которые я совершал, будучи на службе.