Антон чуть замялся, глянул на Полковника, и продолжил:
– Быть человеком не в тренде. Сейчас как никогда ценится служение. Вот я и не тороплюсь с детьми. Зачем подвергать ребенка опасности только потому, что он не думает так, как принято думать? Почему он должен чувствовать то, что кем-то считается необходимым? Почему он должен бояться быть таким, какой он есть, если он не такой, каким его хочет видеть Государство? У меня нет иллюзий относительно всеобщего процветания в мире, в котором правит страх. Я убежден, что страх – это сильнейшее из человеческих чувств, используя которое человеком можно манипулировать, можно даже заставить его забыть о том, что он человек. Костер страха будет гореть тем сильнее и ярче, чем больше в него будут подкладывать дрова – реальные или мнимые опасности. Для меня, – Антон допил остывший чай, – по-настоящему страшным видится ответ на вопрос: контролируют ли пламя те, кто его раздувает? Что будет, если вдруг неожиданно поднимется сильный ветер и пламя разойдется на много километров вокруг? Кто-то или что-то сможет потушить неуправляемый пожар, пожирающий не только бренные тела, но и идеи о спасении?
Полковник встал со скамейки, стряхнул снег, налипший на добротную непромокаемую куртку.
– Да ты философ, блин, – и, заглянув в лицо Антону, тихим охрипшим голосом произнес: – А я в тебе не ошибся. Знаешь, в чем разница между тобой и мной? – Полковник не ждал ответа и продолжил. – Ты смог выпрыгнуть из несущегося поезда, а я все еще еду в долбаном мягком вагоне со всеми удобствами. Да, иногда дует из окон, иногда не работает обогреватель или сортир. Да, уже не я определяю направление движения и конечную точку маршрута. Но при этом, и здесь ты абсолютно прав, я живу с постоянным чувством страха потерять место в этом теплом вагоне. Вот так-то! Мне хватает мудрости это признать.
Полковник похлопал Антона по спине, вылил из термоса остатки чая и сказал:
– У меня нет права на сомнения. Я всегда должен точно знать правильное решение. И странным образом я его всегда знаю. Пусть оно иногда не совпадает с моим внутренним, как ты говоришь, человеческим голосом. Тем не менее, у меня есть правильное решение. А вот чего у меня действительно нет – так это удовлетворения от него. Я занимаюсь тем, чем мне приказано заниматься. А в это время настоящие злодеи перебрались в высокие кабинеты или получили покровительство тех, кто уже давно сидит в этих кабинетах. И знаешь, вот еще. У меня нет радости от жизни. И дело не в хронической язве желудка. Иногда мне кажется, что лучше сделать прививку, будет проще и спокойней. – Он вскинул брови и поджал в сомнении губы. – У меня уже два внука, и они, ты не поверишь, каждый раз из меня – солдата – вытаскивают меня – человека.