Это рубеж. Крутой поворот судьбы, за которым не видно дальнейшего пути. Смерть.
«Ты должна ждать, когда их накажет Бог, Синали».
Нет, мать. Не стану.
Я откликаюсь на зов.
В одно мгновение мое тело становится раскаленным, а затем ледяным, меня бросает в пот, потом знобит, и я разрастаюсь. Чувствую, как увеличиваюсь в размерах, ширюсь, как руки вытягиваются, становясь гораздо длиннее, чем на самом деле. Только грудь, наполненная тяжелым биением сердца, ощущается как обычно. Я не понимаю, что за чертовщина происходит, знаю только, что это и есть «оказаться в седле». А еще – что тот, кто сейчас здесь, со мной, огромный, а я маленькая. Мы разные, но невесомый гель и электричество… соединили нас каким-то образом. Встроили в мысли друг друга.
– Рукопожатие завершено, – отдается под шлемом дружелюбный механический голос. – Приготовьтесь к немедленному вводу в действие через семь, шесть, пять, четыре, три…
Это и есть… боевой жеребец? А ощущается он как человек. Моя память сразу напоминает мне о настоящем ИИ – искусственном интеллекте, который был запрещен несколько веков назад, после того, как взбунтовался. Псевдо-ИИ используется на Станции повсюду, от подпрограмм очистки до хирургических роботов, но настоящий ИИ запрещен законом. Даже благородным хватает ума не ставить на боевых жеребцов настоящий ИИ – им требуется то, чем можно управлять, а ИИ, созданный нашими предками, не поддается управлению и контролю. Вот почему предшественник короля Рессинимуса приказал уничтожить его.
– Кем бы ты ни был, – шепчу я, – прошу лишь об одном: убей меня.
– …две, одну.
Пол под нашими ногами раскрывается со щелчком, и мы падаем.
Мои внутренности подскакивают к горлу, словно кто-то наносит удар кулаком изнутри, невесомость сразу же берет свое, и вот мы уже свободно парим в условиях нулевой гравитации. Либо все генераторы, обеспечивающие гравитацию на Станции, дали сбой, либо вокруг…
Серебристые вихри в геле медленно рассеиваются, отступая от забрала, и я снова обретаю способность видеть – чистый мрак с рассыпанными в нем триллионами триллионов холодных, колких, крошечных, как булавочный укол, звезд.
Космос.
Беззвучный, безвоздушный, безжизненный, он раскрывается передо мной, подобно наводящему ужас черному цветку, сердцевина которого – ослепительно-белое солнце вдали. Перед моим мысленным взором вспыхивают образы: аварии, пробоины в обшивке Нижнего района, тела, выброшенные в космос и вернувшиеся обмороженными, мумифицированными, с разорванными во всем теле полостями. Еще теплая кожа отца, заиндевевшая в тот же миг, как я вытолкнула его труп из шлюза.