– Назови свои условия, – говорит он. – У каждого из нас будет храниться копия, подписанная второй стороной. Если один нарушит договор, другой сможет отнести бумажную копию в полицию и обвинить нарушителя в тяжком преступлении. В твоем случае таким преступлением будет убийство представителя знати.
– А в вашем?
– Попытка уничтожить благородный Дом, что позволено лишь королю. Если не ошибаюсь, это называется «присвоение прерогатив престола без его согласия».
Я фыркаю.
– С договором или без него, полиция никогда не арестовывает людей вроде вас. У вас множество друзей в высших кругах.
– «Высшие круги» давно от меня отвернулись.
Снова ложь. Или правда? Как же меня злит невозможность считать его мысли – все равно что таращиться на серую стену. Я беру из чернильницы лазерную ручку, заношу перо над бумагой.
– Я ведь могу и не победить. Могу выйти на первый поединок и умереть.
– Этого не случится.
– Откуда такая уверенность?
– Перед смертью мать рассказывала мне о Рыцарской войне.
В тишине особняка пульсирует напряженная тишина. Взгляд Дравика устремлен поверх моего плеча в сторону двери, и я невольно оглядываюсь, но там никого. Но если верить его лицу, там кто-то есть.
– Рыцари, участвовавшие в Войне, были величайшими наездниками, когда-либо рожденными. Легендарными. Даже верхом на примитивных боевых жеребцах они совершали удивительные подвиги, легко и ловко передвигаясь по полю боя. Ни один современный наездник не в состоянии сравниться с ними мастерством – по крайней мере, так принято считать. И знаешь почему?
Я хмурюсь, глядя на холодный камин.
– Потому что они отчаянно стремились выжить. Чтобы истребить врага.
Его губы складываются в улыбку.
– Вот и я так думал. Но мать говорит иначе.
– «Говорит»? Вы же только что сказали, что она умерла.
– Так и есть. Четырнадцать лет назад.
– Значит, вы имели в виду «говорила».
Он отводит взгляд от двери.
– Нет. Мать по-прежнему многое говорит мне.
У меня невольно вырывается:
– Да вы псих.
– А ты убийца, – улыбка Дравика становится шире. – Но ни ты, ни я в этом не виноваты. Такими нас сделали отцы, верно?
Он безумен, но прав. Из-за отца – вот почему я здесь. Я использовала в своих интересах жестоких мужчин. Использовала мужчин-эгоистов. Но сумасшедшим воспользуюсь впервые.
Я стискиваю в пальцах лазерную ручку. Мучительно, с трудом вывожу каждую букву: СИНАЛИ ЭМИЛИЯ УОСТЕР. Смертный приговор Дому Отклэров подписан фамилией матери, и это правильно, но меня тревожит, что этой подписью я вверила свою жизнь благородному. Сам он подписывается «