И я решил умереть. Оставалась единственная проблема. Отказ от таблетки – это не то же самое, что пистолет или веревка, а воспользоваться этими способами я не могу, потому что самоубийство – грех. Поэтому придется подождать до завтра, и тогда мое тело все сделает само. А пока что можно подумать над словами дока, чтобы все четко представлять. Поэтому, вместо того чтобы вернуться домой и бо́льшую часть дня просто ничего не делать, я вышел из клиники и задумался, как распорядиться своими последними часами на земле.
Конечно, можно было поспать, а потом отправиться на класс. Но слова дока о юности не выходили из головы, и идеи посыпались на меня как из рога изобилия. Я мог бы стать волонтером там, где дети ищут родителей – раньше такие места называли приютами. Но поскольку мне остался всего день, я ни для кого не смогу стать отцом. В любом случае это не лучшая работа для такого новичка, как я. Я мог бы пойти на игровую площадку – это милое и временное занятие. Но фраза «грязный старик» возникла не на пустом месте. Пожалуй, подозрительные взгляды чрезмерно бдительных родителей мне ни к чему.
Может быть, больница – детская больница? Там полно детей и любящих родителей, так что, если я завтра не появлюсь, никто и не заметит. А поскольку дети больны, родители с радостью примут хоть малую поддержку. Такая помощь пойдет им на пользу – они смогут немного вздремнуть. Мне всегда нравилось читать – раньше, когда зрение у меня было получше. Жаль, что я никогда не читал своим сыновьям, но внукам читал очень много. Большие книги с красивыми иллюстрациями и веселыми историями. Как рад я был, когда они подросли настолько, что могли слушать «Тайный сад» и «Шерлока Холмса». Книги на настоящем языке, без придуманных словечек и детского сюсюканья.
Конечно, в палату я не пойду. Никогда больше, даже если мне доведется прожить еще сто лет. Но сейчас в больницах есть отличные общественные пространства. Просторные, с книгами на полках и картинами на стенах. Я помню это с тех времен, когда умирала Дженни.
Я прыгаю на городской автобус и еду к больнице. Ну, не то чтобы по-настоящему «прыгаю». Почему они делают ступеньки в автобусах такими высокими? Они думали, что на их автобусе будут ездить исключительно баскетболисты? Я опираюсь на поручень и поднимаюсь, напрягая все свои силы. Вытираю лоб, чтобы никто не заметил капель пота, и плюхаюсь на первое же свободное сиденье. Рядом сидят две девочки-подростка. Они разговаривают так громко, что я собственных мыслей не слышу. И сквернословят они отважно – в прежние времена такого не было. Мне хочется сделать им замечание, но потом я передумываю. Сегодня мой последний день на земле. Какое мне дело, если этот чертов мир катится прямиком в ад?