В Юрьев монастырь Киприа́н попал после ранения, полученного во время одного из набегов. И двух зим не прошло, как он, оправившийся от ран и прошедший малый постриг, снова спускался на ушкуе по Вятке. Но теперь он был не одним из хлыновцев – как еще называли речных пиратов, он был миссионером. До его монастыря не раз доходили слухи о местных целителях. Там, где река уходит на восток, начинаются земли дикарей вотяков, чьи шаманы якобы могут исцелять прикосновением. Последней каплей терпения духовенства стало появление искалеченного блаженного на улицах Хлынова, кричащего день и ночь об адских демонах несущих великое чудо. Пока Новгородская епархия собирает группу иноков-воинов, чтобы вырезать новый очаг ереси, из его и, наверное, других близлежащих монастырей, затребовали выслать миссионеров.
Целью Киприа́на было найти язычников и обратить их к истинной вере до прибытия инквизиции. Но на деле ни он сам, ни снаряжавший его в путь отец Григорий не верили, что инок найдёт слова, чтобы обернуть язычников в христианство. В монастыре он оставался чужаком, так что ни капли не удивился, когда именно его отправили на самоубийственную миссию.
Восстановленный острог располагался прямо у берегов Вятки. В центре него находилась небольшая деревянная церквушка и пара больших домов. Вдоль стен теснились домики поменьше и складские помещения. Один из центральных домов был домом старосты, второй же был постоялым двором с пустующей конюшней. Между церковью и подворьем бывший ушкуйник, а ныне миссионер, недолго подумав, всё же выбрал харчевню. Зайдя внутрь, он сразу понял, что не ошибся.
В темном помещении почти не было посетителей, а все кто были, собрались за центральным столом. Старик с множеством свежих шрамов на лице и руках кричал о демоне, восставшем из мертвых и воскресившем подстреленного в самую грудь парня. Кажется, Киприа́н явился в самый разгар рассказа, потому что ни безумец, ни слушавшие его постояльцы, ни даже хозяин харчевни со служанкой не обратили никакого внимания на скрипнувшую дверь. В полутьме инок сумел разглядеть шрамы старика. Они выглядели так, словно их прижигали, сразу после получения ранения. Из-за чего было сложно понять – порез это вообще или всё-таки ожог. Седой уже дошёл до той части рассказа, где выходец из самых глубин преисподней, принялся терзать его, а затем сразу лечить раненных. Будто это именно страдания пленника, приносили исцеление его соратникам.