– Что ж тебя, такую незаменимую на измывательства отправили? – съехидничал, тряся перетрудившимися руками, царевич.
– Сама пошла. Как налог за измывательства эти самые ввели, так совсем житья не стало. Бывает, сестрички от голода плачут, матушка исхудала совсем. Тошно.
Василис удивлённо повернулся к летописцу, тот лишь кивнул.
– Я не знал, – буркнул царевич и набычился, в ожидании отповеди от друга. Но Вард молчал. Говорила Агафья.
– А после измывательств, все вроде живыми приходят. С деньгами. Да хоть и говорят, что ужас, ужас, а веселые себе. Не замученные. Вот и пошла я. Ничё, у меня сестричка погодка тоже в силе уже. Замуж бы выдать, да где приданое взять?
Василис окончательно почувствовал себя зверем. Осуждающий взгляд Варда, сверлящий спину, тоже этому способствовал. Василиск участливо толкнулся в рёбра, мол, помочь? Но тут, сбоку, из цветущего душистыми соцветиями куста, раздался стрёкот одинокой цикады. Со всех сторон поддержал слаженный оркестр. Вдруг, раздалось величавое кваканье и цикады смолкли. Запели стройным хором лягушки. Василис стоял с открытым ртом.
Цикады вклинились в пение квакух, дополняя и украшая. Царевич, где стоял, там и сел.
– Это надолго, – сообщил летописец Агафье, приглашая на резную скамейку. – Есть хочешь? На том дереве воот такие груши растут. Только много не рви, а то царь батюшка опять охрану выставит.
Охранники, лежащие неподалёку в кустах, показали друг другу оттопыренные большие пальцы, мол, учимся, и поползли к дереву. Больше трёх и, правда, срывать было опасно.
Агафья сорвала пять, попутно оттоптав одному охраннику ногу, а на второго уронив подкову. Возмущаться, приняв во внимание размеры и кольчугу, несчастные не отважились. Они с тоской проводили глазами чавкающее чудо, и, поползли вглубь сада за паданцами.
Василис всё так же сидел, прижав острые, мальчишеские колени к подбородку. Глаза его были закрыты. Царевич растворился в ночном оркестре. Каждая клеточка его тела пела и вибрировала. Он слышал и хор, и каждого исполнителя по отдельности….
– Он всегда такой,– шепнула на ухо Варду девушка. От горячего дыхания по коже летописца пробежали мурашки, он передёрнул плечами и ответил:
– Он разный. Поверь, его стоит бояться. Но и дружба ему нужна больше чем другим.
Агафья сделала вид, что поняла.