А Вард подумал, что если бы он так любил музыку, то батюшка давно бы уже выписал учителя из-за границы, а то и отправил туда учиться. Парень улыбнулся, вспоминая гордость, с какой отец развешивал по стенам его каракули, а потом уже и не каракули. Искал нужные краски, приглашал учителей…. Даже самого отправил на месяц в дружественную столицу. У Василиса тогда и случился срыв. Вард до сих пор винил себя за эту поездку, хотя понимал, что он вряд ли смог упасти друга. Просто больше помочь было совсем не кому. Парень навсегда запомнил чёрные провалы глаз, на абсолютно белом, как будто посыпанном мукой лице, искусанные в кровь губы и хриплый шопот:
– Он Кузьку кулаком…..
Бедный старенький Кузька. Лысый, бородавчатый, с почти уже отнявшимися лапками. Но всё ещё поющий свои крысиные песенки за пазухой у любимого хозяина. Видимо, соскучившись, он выбрался из укромного уголочка, заботливо устроенного ему царевичем, и попался на глаза плотнику, которого отправили чинить стол.
Как умудрился десятилетний мальчишка свернуть шею здоровому мужику, было не понятно, и от этого ещё более жутко, хотя куда уж больше. Ревел тогда Вард. И ревел, и ревел, оплакивая и старенького крыса, и друга, вдруг ставшего таким взрослым и…, и страшным. Ревел за себя, и за Василиса, пока царевич вдруг не всхлипнул, тяжело, с подвыванием. И, наконец, ревущих стало двое.
– Я не хотел, я правда не хотел убивать, – выл царевич. Вард верил. Но, что-то с тех пор изменилось в друге, как будто Василиск выглядывал из-за плеча, бросая тень на всё ещё детские их забавы. Царя Октавиана, этот случай лишь укрепил в неприязни к сыну, испугав, но не удивив. С брезгливым равнодушием отец исполнял любую прихоть Василиса. Лучше бы он обругал или даже побил, но не бросал вот так, ожидая, что нелюбимый сынок сам шею себе свернёт. Вард помотал головой, чего это он. Вот же, сидит его друг, живой здоровый. Лягух слушает.
Пение смолкло. Василис, так и не открывая глаз, прошептал:
– Не, на ложках цикаду не сыграть. Надо трещётки сделать мааааахонькие. Из серебра. А с лягушками думать буду. У француза спросим, когда достанем.
Вард переглянулся с Агафьей, фыркнул, и запустил в друга огрызком.
Ночь, полная луна освещала покосившуюся башню. Юная воительница по мужским спинам, подбиралась к окну на втором этаже. Эта эпическая картина навсегда врезалась в память охранников.