– Ну… она же спит?!
Уголок губ Лизы дрогнул, но так и не сложился в презрительную усмешку. Если уж начал игру – доводи до конца.
– Твое счастье, – припечатал Линь, ставя в разговоре жирную точку с молчаливого согласия остальных.
Водила на крутом повороте шоссе прилично сбавил ход, не рискуя вылететь, к чертям, в кювет, после прошедших дождей полный грязной ледяной воды:
– Кончай трепаться, бригада, – крикнул он, определенно слышав каждое слово. – Подъезжаем.
– Останови! Здесь сойдем, – бросил Звагин, покидая насиженное место. – Ян, буди девчонку.
– Эй! – Потряс блондин за плечо. – Приехали. Приехали, – повторил он, отступая под пристальным немигающим взглядом серо-голубых глаз, в которых не наблюдалось и признака сна.
По губам все же скользнула холодная усмешка. Перекинув через плечо старую черную дамскую сумку, Лиза хмуро встретила восходящее светило, водрузив на нос стильные солнцезащитные очки.
– Ты в себе, парень?! – отчитывал водилу Звагин. – Головой о баранку треснулся? Жми на газ, чтобы ветер в ушах свистел!
За спиной напирал все тот же мрачный лес. Под крутой горкой, раскинулся маленький городишко. Обшарпанные трех-пятиэтажки тонули в умытой дождем зелени скверов, теснясь к магистрали. Если бы не явные следы запустения, бросавшиеся в глаза пятнами ржавчины, густым ковром жухлой прошлогодней листвы на асфальте, да облупившейся, выгоревшей краской – ничто не выдавало его страшной тайны. Просто жуткая рань, воскресенье, и жители смотрят в постели телевизор или досматривают последний сон. Кто-то выгуливает собаку, но владельца и мохнатого питомца скрывают кроны цветущих лип.
Сзади бесшумно подошел капитан, и только тонкий слух одиночки смог уловить бесшумные шаги. В свои пятьдесят с гаком мужчина сохранил прекрасную физическую форму, позволяющую и ныне заниматься приглянувшимся делом.
– Проблемы?
– У водилы с головой. Обращенных ему посмотреть охота… Да вовек тебе их не увидеть! – крикнул он вслед разворачивающемуся пыльному фургону. – Напишу докладную – полетит из Компании вверх тормашками. Турист.
На бледном осунувшемся личике собеседницы лежала тень – печать давней потери и неизбывной тоски по малой родине, безвозвратно утраченной для человечества. Лизу было даже жаль, но сие чувство оскорбляло сильную личность, каковой, несомненно, являлся загадочный и внешне холодный личный представитель, так что Звагин оставил его при себе.