Мо Жань на мгновение застыл. Он знал, что это было за место.
Он находился в одном из веселых домов неподалеку от пика Сышэн.
Веселые дома, или попросту бордели, были заведениями, в которых гости могли беззаботно проводить время с красавицами; любого здесь встречали с распростертыми объятиями и провожали без слез.
Хозяйка веселого дома набирала на работу красоток на любой вкус – подавальщиц из кабаков, зрелых женщин и совсем юных девушек, – чтобы иметь возможность встретить любого гостя как подобает и удовлетворить любую его прихоть. При расставании же несчастные красотки пускали в ход всевозможные уловки, маленькие хитрости: изображали гнев и обиду, надували губки и капризничали, – все ради того, чтобы гость ушел довольным и поскорее вернулся снова.
Мо Жань был как раз из тех гостей, кого эти хитрые жрицы любви просто обожали, ведь обвести его вокруг пальца ничего не стоило – достаточно было лишь сперва во всем угодить ему, а потом немножко пошуметь и пожеманиться, чтобы заставить его задержаться. А если кривляться поактивнее, то он и вовсе не уйдет. В молодости Мо Жань из пары недель проводил в этом публичном доме по меньшей мере дней десять. Однако это здание было продано, еще когда Мо Жаню было немного за двадцать, а потом здесь открыли кабак.
Как могло случиться, что после смерти он оказался в публичном доме, которого уже давно не существовало?
Неужели из-за того, что в прошлой жизни он сотворил столько зла и навредил стольким красавицам, владыка преисподней наказал его, заставив переродиться в теле проститутки?
Продолжая лихорадочно размышлять, Мо Жань перевернулся на другой бок и понял, что смотрит на чье-то спящее лицо.
Что?! Почему рядом с ним кто-то лежит?
Это была прелестная девушка с изящными чертами и нежной кожей белее снега.
Лицо Мо Жаня осталось бесстрастным, но внутри у него все бушевало. Он долго-долго разглядывал лицо крепко спящей девушки, прежде чем наконец вспомнил.
Разве это не та самая красотка, в которой юный Мо Жань души не чаял? Кажется, ее звали Жун Сань? Или, может, Жун Цзю?
Впрочем, какая разница, Сань или Цзю, – важно то, что эта паршивка давным-давно умерла от болезни, которой страдали многие шлюхи; от нее уж и костей не должно было остаться. Эта Жун Цзю, однако, лежит здесь живехонька, мило свернувшись клубочком на своей постели. Из-под ватного одеяла выглядывали белоснежное плечо и шея.