Глава 4
Отец собирает вещи в большой коричневый чемодан. На углах чемодан облупился, искусственная кожа облезает тонкими чешуйками. Рома сидит в углу дивана, и в его семилетней голове никак не умещается: почему папа будет жить отдельно? Он не плачет, он просто не может понять, почему так? И разве такое вообще может быть? Мама стоит, прислонившись к дверному косяку, у неё красное некрасивое опухшее лицо, которое кажется мальчику почти незнакомым. Они вчера так кричали друг на друга за закрытыми дверями, Рома не мог разобрать половину слов, поэтому просто засунул голову под подушку и заснул. Они и раньше так кричали друг на друга, а потом всё становилось, как раньше.
Но утром ему сказали, что папа будет жить отдельно. И вот теперь Рома сидит и смотрит, как папа собирает вещи. Как одну за другой чемодан проглатывает его рубашки, и пару джинсов, и носки. Вещей было много, чемодан никак не застёгивался, и Роме всё казалось, что папа сейчас махнёт рукой, и пойдёт на кухню ставить чайник, как всегда. Но папа застегнул все замки, присел рядом с сыном, неловко обнял его: «Мужик, мы всё равно с тобой будем видеться, я тебя люблю, вырастешь – всё поймёшь сам». Но Рома упорно молчал и только смотрел широко открытыми глазами.
Борис не выдержал этот взгляд, так похожий на взгляд жены – этот тёмный цвет, естественно, победил у сына, его серо-голубой. Генетика, ничего больше (биолог Борис прекрасно знал обо всех её законах), но сейчас ему стало не по себе под этими двумя парами таких похожих глаз, в повисшем между этими двумя молчании. И он засуетился, стал одеваться, подхватил чемодан, который распахнулся в последний момент, снова застегнул его. «Ну, я пошёл, ты звони, если что» – кивнул он жене. А она всё так же молчала. И только когда за ним захлопнулась дверь, на полу осталась чёрная спортивная шапочка, выпавшая из чемодана. И женщина распахнула дверь, швырнула её вниз, закричала: «Сына не получишь, и чтоб ноги твоей здесь не было!», захлопнула с размаху дверь, и зарыдала навзрыд, оседая по этой двери.
Рома топтался рядом с ноги на ногу, он не знал, что делать, и пока понимал только, что случилось что-то очень плохое, что-то, что не исправится и не пройдёт. Мать растёрла слёзы кулаками по щекам, притянула к себе сына. «Ну ничего, Ромка, мы справимся, а предатели нам не нужны, да? Скажи: «Предатели нам не нужны». И он, считавший себя уже взрослым (осенью в первый класс!) послушно, как малыш, который едва учится говорить, послушно повторил за ней: «Предатели нам не нужны!». Ему хотелось зарыдать, закричать, как мать, его накрывало липким, холодным ужасом, и он бы сделал всё, что угодно, чтобы это прекратилось. Поэтому он повторил за ней.