Живот скрутило резкой болью. А мать снова начала рыдать. Боль и звук рыданий. Он старался, чтобы она не заметила, как ему плохо, и цеплялся за стену, но она заметила, и зарыдала ещё сильнее, прижимая его к себе, пока не заметила, что он стал совсем белым, и уже почти не стоит на ногах. Она трясла его, а потом крутила диск телефона и кричала «Скорая? Аппендицит, пожалуйста, скорее…»
Роман открыл глаза и долго смотрел в чёрный ночной потолок. Шрам внизу живота ныл. Даже сейчас, спустя столько лет, все переживания находили выход именно так: болью в старом шраме от аппендицита. Еще несколько минут ему понадобилось, чтобы понять, что ему уже не семь лет, и он у себя, а в квартире больше никого нет. Адская смесь: боль снаружи, боль внутри, чувство невозможности что-то изменить. Как хорошо, что всё это возвращается только во сне, и всё реже и реже (ах, как ему хотелось в это верить!).
Он отбросил смятое одеяло, прошёл на кухню, долго пил холодную воду прямо из фильтра-кувшина, смотрел на тени от листьев, мечущиеся по стеклу. Нет, сегодня надо попытаться справиться без таблеток. Их становится слишком много последнее время. А Роман не любил, когда что-то в его жизни выходило из-под контроля.
Глава 5
Рома с мамой сидят за столом и обедают. Рома слушает, как мама рассказывает про коллег. Ему уже десять лет, они достаточно давно живут вдвоём, и он привык, что мать иногда общается с ним, как со взрослым. «Знаешь, Рома, я думаю, надо бы нам с тобой покреститься».
Рома удивился. Он, конечно, уже примерно представлял, что происходит в церкви, и многие друзья его туда ходили, но его мать особой религиозностью не отличалась. Она, конечно, как многие другие ходила в церковь на Пасху святить куличи, и периодически пыталась поститься, в общих чертах объясняла Роме основные принципы православия и рассказывала про десять заповедей, объясняя, что их должен соблюдать каждый приличный человек, но идеи приблизиться к религии ближе никогда не высказывала.