где нелепо о боли кричать.
Анна
Завывает волком неотложка.
Пахнет хлоркой, ложью и картошкой.
Постоянство здесь непостоянно.
У меня одна молитва – "Анна".
Для тебя пойду на что угодно.
Коридор больничный‑змей холодный.
Пелена наркоза… лица, тени,
череда расплавленных ступеней.
Знаешь, кроха, твой братишка‑ангел
верит в нас. Мы непременно, Анна,
выстоим пять месяцев до встречи.
Ужас повторения – не вечен.
Только бы тебе внутри хватило
света, соков, материнской силы.
Мартовский старик, вздохнув туманно,
в книгу жизни впишет имя – Анна.
Клавдия Смирягина. Из приснившегося
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Перевал
Попавшее в оконный переплёт,
сырое небо бьётся грудью в стену
гостиной, где безмолвно и степенно
сто лет столетник бабушкин растёт,
где ходики воркуют в тишине,
где вазочки на вязаных салфетках,
где кенар спит в накрытой пледом клетке,
присвистывая тоненько во сне.
И бабушка, вздыхая, прилегла
на круглый валик старого дивана.
В студёном ноябре темнеет рано,
и сделаны домашние дела.
И снится нашей бабушке вокзал,
прощанье на заснеженном перроне,
а после – степь, дорога, сани, кони,
и ночь, и узкий горный перевал…
………………………………………………………
Её нашёл наутро старший внук,
когда принёс продукты, как обычно.
(Она с годами стала склеротична –
обычный в этом возрасте недуг).
Что дальше было, что там за дела,
не помню… помню только снег и дали,
и тёплый свет на синем перевале,
который я когда‑то перешла.
Про деда
Подумаешь, каких‑то двести лет –
три жизни… ну, не три, пускай четыре –
прошло с тех пор, как мой безвестный дед
любил жену, сидел хмельной в трактире,
пахал. Да‑да, конечно же, пахал!
Не зря меня весной на грядки тянет.
Встав затемно под пенье петуха,
шёл к озеру с рыбацкими сетями…
.
Всё было так. Дрожит тугая нить
длиной в четыре выгоревших следа.
И мне сегодня шага не ступить,
не отозвавшись эхом песне деда.
.
Вон он – сидит у Бога на виду,
устало свесив жилистые ноги,
на облаке, как сиживал в страду
на смётанном любовно пышном стоге.
У нас одна небесная стреха,
и шар земли, катящийся по блюдцу.
А двести лет – такая чепуха,
пройдут – и не успеешь оглянуться…
Про кота
Детей у них не было, видимо, Бог не дал,
а может, не больно хотели, хотя сначала
она колыбельку частенько во сне качала.
Потом перестала. Устала. Прошли года.
.
Он стал ей и мужем, и сыном, но вышел срок,