Его руки, с узловатыми пальцами, сложенные перед ним, казались застывшими в вековой молитве. Лицо, покрытое морщинами, пряталось в полумраке, но даже так Елена могла различить в его чертах усталость, которая приходила лишь к тем, кто видел слишком много.
Рядом с ним, на низком стуле, сидела девочка лет семи. Её вьющиеся чёрные волосы, обрамлявшие миловидное личико, были украшены крошечной диадемкой, изящной и тонкой, словно созданной для куклы. Она покачивалась на стуле, раскачивая ножки в воздухе, и в её движениях читалось явное раздражение. Взгляд её глаз, тёмных и глубоких, был устремлён куда-то вниз, как у человека, чей разум далеко отсюда.
– А где Дерилор? – вдруг спросила девочка. Её голос стал тише, серьёзнее, и в нём зазвучала лёгкая печаль. – Я не видела его с тех пор, как мы попрощались с дедушкой…
Вопрос маленькой царевны, невинный и хрупкий, словно громом разорвал неподвижный воздух. Просветитель вздрогнул, его голова резко поднялась, а глаза, блеснувшие из-под густой тени капюшона, устремились в пространство ниши. Настороженный взгляд старца, полный скрытой тревоги, обшаривал каждый уголок, каждый стеллаж, будто в этом древнем хранилище знаний могли появиться враги.
Елена, стоявшая в нескольких шагах от них, почувствовала, как её тело превращается в камень. Она едва дышала, спрятавшись за высоким стеллажом, который казался не просто укрытием, а стеной. Сердце билось так громко и яростно, что, казалось, его звук мог прорезать тишину, и просветитель уличил бы присутствие княгини. Рука её судорожно сжала подсвечник, и в этот миг горячий воск, расплавленный до состояния кипящего масла, брызнул на пальцы. Жгучая боль вспыхнула в ладони. На миг её плечи вздрогнули, но Елена подавила рвущийся вскрик, лишь крепче сжав зубы. Свеча задрожала, а затем погасла. Теперь княгиню окружила кромешная тьма. Чёрный мрак обволакивал её, сжимал в своих липких объятиях, лишая не только света, но и уюта, который он обычно приносил.
Елена, стиснула кулак, где всё ещё оставались следы воска. Тишина вновь окутала зал, но теперь она была иной. Это было не привычное библиотечное молчание, наполненное шорохом страниц и редкими шагами. Это безмолвие было тяжёлым, как грозовое облако перед бурей.
Княгиня вслушивалась, превращаясь в слух, забывая о боли в пальцах, о темноте вокруг. Просветитель поднял голову, обвёл нишу взглядом, выискивавшим ненужных гостей.