– Понял.
– Согласен?
– Конечно. Только страшно.
– Это уж конечно. Придется тебе согласиться и на суд, и на все, что за это получишь. Но у тебя есть оружие – то, что ты видел, что сделали с девчонками. Вот воспользуйся им, не молчи, доказывай. Тебе не будут верить, а ты доказывай. Ты несовершеннолетний, много не дадут, да и во взрослую тюрьму не отправят. А в 18 лет и вовсе освободят.
Вот тогда мы с тобой и заживем. Будешь работать и учиться. Запомни: ты теперь не бездомный. Мой дом – это и твой дом. Только больше никаких выкрутасов. Понял?
– Понял, дедушка, – произнес я и впервые за эти дни улыбнулся. Взглянув ему в лицо, я понял, что он говорит правду, и счел идею деда Ивана выходом из положения.
Только если уж судьба решила утопить тебя в болоте, то обязательно своего добьется. По дороге в прокуратуру нас остановила милицейская машина. Выскочили двое в форме, сразу скрутили мне руки и бросили на капот.
– Тихо, ребята, он не совершеннолетний! – закричал было дедушка. Но его никто не слушал, оттолкнули и попросту «послали». Меня затолкали в машину и увезли. Дедушка и заявление остались в прошлой жизни.
Далее были следователь, который видел во мне только убийцу, и адвокат, которому было на меня наплевать. И представитель опеки и попечительства, страдающий нервным тиком и все время спрашивающий, как я себя чувствую. Хотя мне казалось, что ему совершенно все равно, как чувствует себя одинокий подросток за решеткой, которого обвиняют в убийстве с изнасилованием.
С красным лицом и сверкающими злостью глазами я рассказывал о том, что творилось в детдоме, доказывал свою правоту во имя и в память о Любочке, говорил, что то, что с ней сделали, тоже убийство.
Однажды ко мне вошел охранник и позвал меня в отдельную комнату. Дело было вечером, и я удивился, что меня вызывают так поздно. В комнате меня ждали трое дюжих парней. Что у них на уме, я не знал, но сразу насторожился. Охранник исчез, а парни, одновременно переглянувшись, подошли ко мне с явно враждебными намерениями.
– Что вы хотите со мной сделать? – спросил я, с трудом заставив себя быть спокойным.
– Вполне можешь остаться целым и невредимым, если откажешься от показаний насчет абортов в детдоме, – произнес один из них между чавканьем жвачкой. Бесполезно было доказывать им что-либо, и отказаться от показаний – предать Любочку, память о ней, ее мучительную смерть и гибель безвинного нашего ребенка. Бесполезно было просить их о пощаде.