Я пообещал подумать, и мне дали на раздумья всего три дня. Эти три дня были днями мучительных раздумий, в результате которых я дал согласие. Две недели меня обучали, больше мне и не нужно было. Уж на что, а на плохие дела у меня просто талант.
Мое первое дело было нетрудным. Объект был от меня довольно далеко, но руки у меня все-таки подрагивали. Однако дело свое я сделал чисто, получил хорошую оплату и, как обычно, продолжал работать на стройке. Постепенно я привык, и устранение чьих-то проблем стало для меня обычным делом. Эмоций по этому поводу у меня не было никаких, я не любил людей, и их боль и трагедия были мне безразличны. Киллерство стало моим призванием, я словно обладал какой-то таинственной силой, так хорошо и чисто у меня получалось.
Одно было плохо: я понятия не имел, что будет со мной завтра. Попаду ли я в тюрьму снова, теперь уже, скорее всего, до конца жизни. Или устранят меня, как свидетеля убийств. Или все-таки мне удастся заработать денег и уехать жить за границу, приобретя жилье в каком-нибудь далеком уголке планеты.
Реальным оказалось первое, и я даже не удивился, когда снова оказался в тюрьме. На этот раз за неимением веских доказательств на пятнадцать лет, хотя все шло к пожизненному. Но уже не было того молодого отчаяния, а сосредоточенная мысль покинуть тюрьму как можно скорее, то есть, бежать.
Почти с первого дня я приступил к разработке своего плана. Мне сказочно повезло: я попал в тюрьму, где разгильдяйство и подкупы охранников были обычным делом, где зэки, имеющие хоть маломальские деньги, могли жить, как хотели.
И повезло еще раз очень крупно. Я познакомился с охранницей, строгой женщиной приблизительно моих лет, ростом под два метра, здоровой и сильной. Ее боялись все, но и ее доброта к тем, кто слабее, была щедрой.
Для начала я попросил у нее какую-нибудь книгу по английскому языку, чем вызвал ее искренне удивление. Я засмеялся и сказал, что, находясь полжизни по тюрьмам, можно выучить и китайский. Она стала приносить мне книги. Затем мы стали в ее ночную смену уединяться на пару часов, а позже и заниматься любовью. Из родных у нее была только почти взрослая дочь, в остальном она была тоже одинока.
Я сразу сообразил, какая редкая удача сама приплыла ко мне в руки. Мой дикий темперамент и габариты сделали свое дело, и нам было хорошо вдвоем. Она помогла мне бежать, каждый раз, как ее вспоминаю, говорю ей спасибо. Она была романтичной, и под конец сказала мне: «Если тебе станет совсем черно на душе, посмотри в небо. И увидишь в ночном небе звезды, а в дневном солнце. И поймешь, что это не конец, а только начало, твое трудное начало».