Василий вскочил и, взяв ее за руку, стал спускаться с ней с сопки к домикам.
Люба решила, что все начнется сначала, но вечером он, как всегда, усадил ее к себе на колени перед горящей печуркой и крепко прижал к себе.
– Ну вот, наша первая семейная ссора состоялась, – произнес он и улыбнулся.
– Скорее это был разговор о жизни, любви, человеческих страстях, об уколах человеческой жизни, о душе и природе, – сказала она.
– Я знаю только, что люблю тебя больше жизни. Вот и вся моя правда. Я, серийный убийца, сошел с ума и влюбился, как мальчишка! Посмотри на меня! Ты мой ангел, моя любимая, и моя последняя надежда!
Он обнял ее, нежно прижал к себе и поцеловал.
– Никогда бы я не подумал, что со мной такое может быть! Я знаю, что меня в любой момент могут арестовать, осудить, убить. Но сейчас я счастлив! Счастлив безмерно! И ты, прошу тебя, в этот последний наш семейный вечер забудь обо всем, даже если ты утратила вкус любви. Нам дано всего два дня, чтобы любить друг друга, и я хочу в полной мере насладиться твоей взаимностью.
– Три. Три дня, – тихо произнесла она. – Пусть будет завтра еще один день. – И вдруг заплакала, отвернувшись и закусив губу.
– Ты очень дорога мне, – тихо и грустно сказал он.
– Ты тоже, – вдруг сказала она. – Но нужно еще, чтобы сердце пело, как у тебя. Я полюбила твое тело, оно лучшее, что я когда-либо знала. Я могу наслаждаться с тобой часами, днями, но души у нас несовместимы.
– Нет, нет! – Он схватил ее на руки и носил на руках по комнате. – Ты с ума меня сведешь! Я так не могу! Моя любовь к тебе перехлестывает все, мое сознание и мое все! Я огромный мужик без рода и племени, без образования и культурных манер, жестокий убийца и сексуальный маньяк, преклоняюсь перед тобой и прошу прощения за то зло и боль, что нанес тебе. Завтра я могу погибнуть, но сегодня….
Василий поставил ее на пол, встал на колени и обнял ее. И она оказалась почти равной с ним по росту. – Сегодня я у твоих ног! Хотя ты не зовешь, а я прошусь! С тобой мне рай, которому ад равносилен! – произнес он так горячо и с такой мольбой, что у добросердечной Любы при воспоминании его рассказа о несчастном детстве слезы хлынули рекой.
Она долго плакала у него на коленях, прижавшись к его груди, а ночью отдалась ему сама, нежно и сладко. Ее руки и губы говорили без слов, он почти незаметно направлял и воспламенял ее страсть, и эта ночь, вознесшая их на вершину экстаза и дивных ощущений, была еще прекраснее прежней, и пролетела так быстро, что они не успели даже в полной мере насладиться друг другом.