Когда она в одиночестве тайги думала о них, на ее лице было выражение такой нежности, какую трудно себе представить! И тут же слезы заливали глаза, так она тосковала о них!
Встав на колени, Люба сложила руки в безутешной мольбе. Но рыдания снова начали рваться из груди. Кричала, жутко стонала и плакала ее душа! От горя ей казалось, что ее жизнь разорвана на мелкие кусочки, что ей никогда! никогда уже не освободиться от мерзкого убийцы, никогда не избавиться от его могучего, как дуб, тела, его мерзкого животного насилия, его огромных шершавых ладоней, без конца ощупывающих ее тело, его острых, как у зверя, зубов, кусающих ее груди. Сколько боли она уже вытерпела! Сколько слез пролила! Сколько раз она, корчась от боли и плача, произнесла: «Пожалуйста, не надо!»
Но ее страдания только раззадоривали его. Со сладострастием истинного маньяка он часами тискал ее тело, даже когда уже был сыт, стимулируя себя зелеными шариками Ли, снова возбуждался, порой сутками не выпуская ее из бани, позволяя себе и ей лишь немного перекусить. Иногда он требовал от нее женской ласки и чувственности, а она чувствовала лишь боль и страх. Она не имела права в это время выйти из бани без его специального разрешения. При этом он не упускал случая объяснять ей кулаками, как вести себя с ним. В гневе его оскал был страшен, и ей казалось, что его кулаки всегда в крови.
Когда он во дворе разделывал дичь, Люба видела его окровавленные руки, и ей было страшно. Она старалась уйти в избушку, чтобы не видеть его хищного взгляда и самой не попадаться ему на глаза. Ей казалось, что она станет следующей жертвой.
Какое глубокое отвращение чувствовала она к этому чудовищу! Жестокий, умный, беспощадный, с хищными желто-коричневыми, по-волчьи жестокими глазами, звериной грацией и злобным нелюдимым характером, он казался ей зловещим выходцем из ада. Казалось, злоба выжгла из его души все добрые слова и чувства.
Сущий дьявол! От которого она беспомощно и покорно каждый день ожидала своей участи. Который избрал ее хрупкое тело для ужасного непристойного и грубого насилия, обрушиваясь на нее всей массой своего могучего тела, огромными руками с квадратными шершавыми ладонями стискивал и ощупывал ее с выражением такой гадкой похотливости на лице, что ей порой приходилось сдерживать рвотный рефлекс.