– Эти китайцы умеют отлично выживать в любой обстановке, но не в этот раз. Безмозглый дурак, он полез в пещеру и упал. Я сделал все возможное, чтобы помочь ему. Возможно, впервые я спасал его, думая о том, что ты скажешь.
– Он погиб?
– Увы. Для того, чтобы выжить в тайге, нужно беречь свою жизнь и силы. Я всегда думал, что в моей душе для хороших качеств не осталось места, однако же…. Пожалуй, первый раз в своей жизни я пытался спасти, а не убить человека. И ты этому причина. А врать я не умею.
Люба поежилась от прохлады. Ночью он не позволял ей спать одетой и сам никогда не одевался. Честно сказать, и китайцы не утруждали себя одеждой, если в избушке было тепло. Она уже привыкла к такой первобытности и не обращала внимания на них, не краснела и не злилась, лишь бы ее не трогали. Сама же она днем всегда была одета, благодаря судьбу и обстоятельства за то, что ее хозяин больше не приказывает ей раздеваться и не учиняет над ней позорных издевательств.
– Замерзла? Сейчас укутаю тебя. – Василий протянул руку и взял с нар старую махровую простыню. Укутав ее, стал целовать и ласкать ее. Ей очень хотелось спросить у него про фотографию, но она не посмела.
В эту ночь он ласкал ее, не сжимая до боли в ребрах, не вдавливаясь в нее всей массой, а как-то по-особенному тепло и ласково, нежно целуя, шептал такие ласковые слова, которые только мог придумать его мозг и сердце.
Между тем май, не обращая внимания на ее положение, расцветал и веселился пением птиц, полянами цветов, ярким солнцем, жужжанием шмелей. Обитатели этого скрытого хутора все чаще уходили, оставляя ее одну на долгие дни и ночи. С упорством и бесконечными трудными и опасными переходами Василий неизвестно где и каким образом вместе с китайцами зарабатывал деньги, готовясь вскоре покинуть насиженное место, чтобы начать новую жизнь где-то далеко отсюда со своей пленницей и вопреки ее желанию, которого он, собственно, у нее не спрашивал.
Когда он был на месте, то почти не отходил от нее, осыпая ее знаками внимания и романтическими сюрпризами в виде букетов ландышей, диких пионов, которые она так любила. Иногда он приносил ей редкий цветочек – кукушкин башмачок, надеясь обрадовать ее.
Люба делала вид, что ей приятно, благодарила его, но, оставшись одна, плакала, вспоминая дикие пионы, ландыши и кукушкины башмачки своего детства и юности. И те весны, в которых получала подарки в виде этих весенних цветов и сама дарила их друзьям и родным. Она уставала от его бесконечных, иногда грубоватых ласк, от недосыпанных из-за его любовных утех ночей. Он же совершенно отказался от насилия над ней, ставал все более нежным, и по ночам старался, чтобы и она испытывала экстаз.