Виктор стоял над огромным, в его понимании, холстом. Он был длиной в метр, шириной чуть меньше. Еле помещался на мольберте. Редко, он на таких работал, для пейзажей они были слишком большими, а вот для портретов – в самый раз. Работал он маслом, старался делать хорошую детализацию, тщательно прорабатывать каждую деталь, чтобы портрет был реалистичнее фотографии, таким, будто тот, кто изображен на холсте, действительно находится рядом с тобой, может дышать и видеть. В какой бы угол комнаты ты ни встал, глаза все равно будут устремлены точно на тебя, и уже от художника зависит, с любовью, с ненавистью или радостью. Уверенная рука Виктора умело водила кистью по полотну, постепенно завершая тон и переходя к отдельным чертам. Для кожи он выбрал смесь бежевого и розового, в теневых местах примешал к ней еще коричневый. Словами не передать, насколько ему нравилось писать! Во время этого действия он не думал, мозг уходил далеко, в несуществующий мир, в то время как тело оставалось на земле. Разными материалами работал он, но лишь масло вселяло внутрь особое блаженство. В свои произведения он вкладывал душу. Работал умело и быстро. Результат всегда восхищал как Софью, так и простых наблюдателей.
Виктор не повторял уже имевшиеся стили таких художников. Как Гюстав Курбе или Ван Гог, умелая рука выработала свои движения, свою цветовую палитру и особое нанесение краски. Он прописывал ее мазок за мазком, не оставляя четких следов, применяя особую технику, что помогли ему постичь годы практики. Он придавался работе с особым увлечением, изредка отводя глаза от холста, чтобы свериться: все ли идет хорошо, похоже, или что-то добавить? Живопись представляла верх совершенства. Намного изящнее и зрелищнее простого карандаша, или, скажем, угля. Углем нельзя передать девственную красоту пейзажа или прелести молодости. Черно-белые портреты мертвы, в отличие от цветных, не в их силах передать то очарование, ту жизнь и божество, что несет в себе женское лицо. Поскольку все очарование картины и заключалось в том, дабы передать истинные чувства и эмоции, будь то природа, натюрморт или определенный сюжет. Такие картины в какой-то степени заставляют смотрителя ужаснуться, смутиться и наконец, открыть рот от восхищения.
Ничего на свете не было чудесней, как радоваться завершенной картине и с преисполненной эйфорией приниматься за новою. За все разы, что он писал ее, каждый раз он подмечал в ее лице новую деталь, которую по удивлению судьбы не замечал раньше. Например, сегодня примечательным показались ее серебряные серьги. Почему он не обращал на них внимания прежде? По форме они были вытянуты, что образу Софьи подходит лучше всего. Для их написания он выбрал смесь белого и серого, цвет чистого серебра, оно без преувеличений таковым и являлось. Виктор работал с жаром, какой может быть только у человека, уверенного в своем успехе. За картины с Софьей он просил приличную сумму денег, да и она высоко ценила часы, проведенные в одной позе. Люди же готовы были отдавать столько, сколько потребуется. Денег, заработанных с одной картины, им хватало на то, чтобы ни в чем себе не отказывая жить неделю. Далее он писал еще и еще. Таким образом, жили они не бедно.