В конце концов, я просто встала и начала нарочно шуметь. Надеясь, что К. проснется, я небрежно вымыла посуду, опустошила холодильник, начала сортировать мусор, перекладывая банки и пластик из пакета в пакет[1]. Но К. по-прежнему не было видно. Закончив на кухне, я пошла прибираться в ванную. Я натерла все вокруг чистящим средством, смыла его, разбрызгивая воду, вытерла мокрые стены, и все это не закрывая крана. Сложно объяснить, что именно я чувствовала в тот момент. Да мне и самой нелегко было это понять. Будто бы в знак протеста моя душа была где-то вне тела, уже за входной дверью. Я была похожа на марионетку, что висит на нитях кукловода, двигающуюся так, словно должна завершить какую-то часть истории. Такой меня сделал этот дом, это логово. После уборки я пошла в его кабинет. Возможно, все эти действия вели к тому, чтобы в конце концов я все же вошла в спальню К. Как только я зашла в кабинет, мое внимание привлекла книжная полка – она была совершенно пуста. Наступила тишина, короткая и такая тяжелая, затмившая весь тот шум, что издавался до сих пор. Темнота пустой книжной полки, достаточно широкой, чтобы в нее вместилась человеческая голова, притягивала меня к себе с такой силой, которая, казалось, могла обрушить весь дом. Отступить меня заставило воспоминание из моего детства, внезапно всплывшее в памяти.
Мой дедушка умер в конце зимы, когда мне было семь лет. Мои родители были постоянно заняты работой, так что с пяти лет бо`льшую часть времени я проводила у бабушки с дедом. В детский сад мама и папа водили меня по очереди, а после со мной сидела мама одного из детей, что были со мной в одной группе. Они жили в одном доме с моими бабушкой и дедушкой. Родители либо забирали меня уже поздно вечером, либо же отправляли на несколько дней к бабушке. Мне всегда говорили, что я очень вежливый ребенок, отчасти потому, что мои родители никак не хотели поощрять мою детскую ребячливость. Дедушка же очень дорожил мной как единственной внучкой. И это была настолько переполняющая любовь, что я даже не замечала пустоты, которую чувствовала рядом с родителями. На первый взгляд дедушка производил не очень приятное впечатление: смуглая кожа, колкий взгляд, а еще у него был акцент Хамгёндо[2], который ему так и не удалось исправить. Он был строгим отцом для своих детей, но при этом был заботливым мужем, что было просто несравнимо со среднестатистическими мужчинами того поколения. Вспоминая его, я понимаю, что со мной он был настоящим озорником. Ему нравилось катать меня на своем такси, подключать микрофон к проигрывателю и петь вместе и даже готовить для меня начинку для пельменей