– Что?
– Она говорила, что я ничтожная пародия сына. Ребенок, которым наказывают нерадивых матерей.
Психоаналитику неоткуда было знать, что говорила ему мать, потому что умерла она давно и мучительно. Возможно, это она нашептывала ему из преисподней, как посильнее унизить сына, но тогда вся жизнь не имеет никакого значения. Если есть преисподняя и есть человек, который слышит, что там говорят, то логичность мироздания летит к чертовой матери, и после смерти никому не стать атомом в бескрайнем космосе. Всем плохим – гореть в аду, всем идеальным – скучать на небесах.
Наконец, самый очевидный вопрос пришел на ум:
– Что тебе от меня надо?
– Совсем немного. Комбинация сейфа и одно единственное имя.
Павел Сергеевич Волков не был карателем или палачом. Ему было безразлично, сколько дерьма совершил человек, попавший в его руки. Он не собирался судить или отпускать грехи. Он искал ответы, презирая всех и каждого, кого касались его вопросы.
И хотя он не любил грязи, еще больше он ненавидел свидетелей. А тихий голос где-то в темечке напоминал ему, что без грязи не обойтись. И очередная букашка, лишившись лапок, свисала со скрипучего стула, пока психоаналитик покидал офис.
Все снова стихло. Во тьме от проскользнувшего из окна света фар мелькнули два огонька-глаза и тут же потухли.
«Каждый делает свой выбор. И заяц уже покинул свою нору»
Промозглый ночной ветер пробирался за воротник, вызывая неприятную дрожь. Мужчина крепче кутался в пальто одной рукой, а другой шарил по карманам в поисках ключей. Он грязно выругался себе под нос, но мгновенно опомнился и глубоко вдохнул. Вот-вот начнется дождь, а он стоит здесь, как полоумный и в двух карманах не может найти увесистую связку.
Он вдохнул еще раз, чтобы успокоить тремор в замерзших руках, и огляделся по сторонам. Взгляд зацепился за явно пьяное тело у ограждения разбитого соседкой палисадника. Грязная толстовка, скрытое капюшоном лицо и слишком тонкие ноги, – алкоголики стали ошиваться здесь слишком часто.
Мужчина поморщился, наконец нащупав ключ:
– Эй, вали отсюда к чертям собачим, – рыкнул он и скрылся за дверью подъезда, не заметив, как человек повернулся в его сторону.
Свет зажегся с тихим треском, – так по старым проводам бежал ток. Павел повесил пальто на деревянные плечики и, заглянув в зеркало, нервно пригладил выбившуюся прядь. Черные волосы, словно назло, вновь упали на лоб, и он, сдавшись, прошел на кухню.