Чистый виски в резном стакане, один прозрачный кубик льда. Задребезжал винтажный граммофон, – заготовленная заранее пластинка медленно закрутилась, и по комнате разлился клавишный плач Шопена. Если бы мог, он таскал бы патефон на каждое дело, и под ноктюрн номер один, возможно, все давалось бы ему с еще большим наслаждением. Может, завести кассетный проигрыватель?
Тихо усмехнувшись собственным мыслям, Павел сделал глоток и прикрыл глаза. Пальцы невольно скользнули по воздуху, как по клавишам, и в душе стало спокойнее. О, как он ждал свой рояль из ремонта. Музыка исцеляла, дарила почти детскую радость.
Расстегнув верхние пуговицы рубашки, мужчина прошел к окну задернуть шторы, но внимание снова привлек человек на тротуаре. Он сидел прямо на земле, покачиваясь взад-вперед, и до носа добралась мнимая вонь.
– Мерзость, – прорычал он и дернул тяжелую портьеру.
***
Огонь разгорался, будто раздутый мехами, и заполнял плотным запахом гари все пространство. Резвые языки пламени лизали щеки, не оставляя ожогов. Отчего тогда так страшно?
Тьма, несмотря на яркий праведный костер, непроглядная тьма застилала глаза, и так отчаянно захотелось сбежать. Но круг был замкнут, а каждый шаг сужал его еще сильнее. И паника разливалась от груди до кончиков пальцев.
Жар усиливался, обреченный закричал, – яростно, срывая горло, – и упал на колени. По затылку до ушей добрался бархатный, как касание крыла бабочки, голос: «мы единое целое, так отдайся же до конца».
***
За ночь воздух наполнился сыростью, и без того грязный город словно расползался плесенью. Этот затхлый запах пробивался в ноздри еще в подъезде, и Павлу страшно захотелось заткнуть нос. Настроение было напрочь испорчено, но все стало вдвойне хуже, стоило распахнуть дверь подъезда.
На ступенях, преграждая путь, развалилось вчерашнее тело. Едва поборов желание пнуть его прямо в бок, он постарался как-то обойти человека. Но тот вдруг дернулся и повернулся к нему.
Девушка. Со спутанными выжженными волосами и потерянным взглядом, как у дворняги. Она вскочила на ноги, и капюшон свалился с белой головы.
– Вы! Это вы! – воскликнула она и шагнула к нему. Он отступил назад.
– Ты караулила меня здесь всю ночь? Я говорил, что не стану помогать, хоть все пороги избей. Иди домой.
– Но мне не к кому больше обратиться. Вы единственный можете меня спасти.