, Михаилу Дмитриевичу Кручинину сразу же пришлось поучаствовать в одном из крупнейших сражений Первой мировой войны – Варшавско-Ивангородской операции.
Предыстория этих событий состояла в следующем: нанеся в августе-сентябре 1914 года поражение русским войскам, наступавшим на Восточную Пруссию и отбросив их назад, германское командование поспешило оказать помощь своему союзнику – Австро-Венгрии, войска которой терпели в это время, под ударами русской армии, настоящую военную катастрофу в Галиции. Для этого из Восточной Пруссии и центральных районов Германии было переброшено несколько немецких корпусов, которые нанесли удар с запада в самый центр Польши, чтобы вбить клин между Восточно-Прусской и Галицийской группировками русских сил для последующего окружения и разгрома обеих. Острие этого клина, состоявшее из трёх корпусов, было нацелено на Варшаву. В начале октября (по новому стилю) ему навстречу выступил только что прибывший на Северо-Западный фронт из Иркутского военного округа 2-й Сибирский корпус.
В начавшихся с 10 октября под Гройцами ожесточённых многодневных боях этот корпус понёс огромные потери7 и, под натиском вдвое превосходящих сил противника, вынужден был отступить почти к самой Варшаве. Но уже 18-го числа русская армия, подтянув резервы, перешла в решительное контрнаступление и вскоре отбросила немецкие войска на их исходные позиции.
В одном из боёв под Гройцами Михаил получил ранение и был «отправлен в Варшаву на излечение» [16. С. 14]. Неясно, правда, как это случилось, ведь он являлся тогда нестроевиком и должен был находиться в обозе полка. Впрочем, в условиях вражеского наступления даже обоз мог легко оказаться в зоне боёв. Не исключено также, что он стал жертвой артиллерийского обстрела или атак с воздуха немецких аэропланов.
Стать героем той войны М.Д.Кручинин явно не стремился. Этому противоречили прочно усвоенные им к тому времени от друзей-социалистов интернационалистские убеждения. На страницах его автобиографии (написанной, правда, в ожидании почти неминуемого ареста в 1938 году) полностью отсутствуют свидетельства о наличии у него каких-либо патриотических чувств к царской России. Основным мотивом его поведения в первые военные годы стало стремление выжить, что для солдата-фронтовика в условиях интенсивных военных действий являлось задачей тогда почти невыполнимой.