По правую сторону от больницы находилось недавно построенное высокое здание, сельсовета, напоминавшее чем-то древнерусский терем. И тем абсурдней и циничней выглядел висевший на нем немецкий красно-белый флаг с черной свастикой.
Мать сидела на ступеньках крыльца под полинявшим немецким плакатом, на котором был изображен чрезмерно уродливый Сталин, едущий в колеснице и погоняющий плетью с надписью «НКВД» троих угрюмых седых мужиков. На преждевременно постаревшем от тяжелой жизни лице Александры невозможно было прочитать никаких эмоций. Светлые голубые глаза безразлично смотрели вдаль, и лишь немного оживились, увидев подошедшую Ольгу.
– Принесла? – спросила мать, затем, не дожидаясь ответа, забрала у дочери из рук газетный сверток с документами и направилась к двери комендатуры. – Куда? – взглянула она на Ольгу, также решительно направившуюся к двери, – без тебя разберусь.
Ольга побрела назад, но выйдя к реке, увидела, что с другой стороны реки к мосту шатающейся походкой идут два немца с большой собакой. Одного из этих веселых собутыльников знал весь поселок, так как этот недоумок любил натравливать свою злобную псину на случайных прохожих. Учитывая узость Психова моста, вероятность разминуться с собачьими клыками была крайне мала, посему Ольга решила подождать, покуда фрицы со своим цербером перейдут мост. Скорее всего они пойдут на рынок за водкой, в сторону комендатуры в пьяном виде идти не решатся, ибо здесь недолго нарваться на офицера и загреметь на гауптвахту, а то и отправиться на страшный штурм Ленинграда. До войны в Заречье – северную часть поселка, растянувшегося на восемь верст вдоль железной дороги можно было перейти по железнодорожному мосту, находящемуся рядом с Психовым, но наши взорвали его при отступлении, а немцы восстанавливать пока не торопились.
Ольга хорошо запомнила подрыв моста, когда ранним утром все оконные стекла южной стороны дома разлетелись в дребезги, а затем раздался страшный грохот. Тогда она окончательно поняла, что ситуация на фронте складывается совсем не в нашу пользу. Подозрения закрались еще заранее, когда с Лужского рубежа из леса вышли остатки ленинградского народного ополчения – истощенные люди разного возраста, в гражданской одежде, превратившейся в лохмотья, угрюмо шли вдоль железной дороги. На вопросы отвечали нехотя и коротко – было видно, что не с победой возвращаются. Хотя полным разгромом это тоже назвать нельзя – подразделение, набранное наспех из штатских, наспех обученных и даже не получивших необходимого количества вооружения, сумело выскочить из окружения прямо под носом у танков Гёпнера