Ольга БЕЛОВА-ДАЛИНА. Коль скоро рифма так надиктовала
***
Cиничек желтогрудых, пташек малых,
я приручу (о сколько солнца в них!) —
не снегирей: мне нынче вреден алый —
цвет непокоя зимних снов моих,
цвет боли, жажды и стыда, и гнева,
и яблока, которое Адам
не пригубил бы, если бы не Ева…
Снегирь. На крыше дома. К холодам.
***
Я, межуясь от жизни забором,
осложнённую душу лечу:
наслаждаюсь взволнованным спором
суетливых весенних пичуг.
Слабый запах цветов над лужайкой.
Пасторальный неброский покой.
Вдруг запахло тоской и Рожайкой*,
обмелевшей, как память, рекой.
А над садом, над крыш черепицей
нарочито бесстрашно парит
вольный сокол – надменная птица.
Что Гекуба ему? Что COVID?!
* Река в Подмосковье.
***
Нарушилась невидимая связь
между холмом и мной. Мой брат оконный,
любила я твоих окатов грязь —
примету беспогодиц межсезонных,
и сушь июля, и январский снег,
врачующий печали и ожоги,
и тот – особый – угaсимый свет,
что лился вечерами на отлоги.
Bо мне не отзывается теперь
твоя весна – ни болью, ни улыбкой.
Стареет коронованный апрель,
а скорый май предвидится ошибкой.
КОЛОКОЛЬЧИКИ
Колокольчики,
Колокольчики —
Ни конца вам, ни края нет…
Георгий Кольцов
Колокольчики на лугу
не глазами я – сердцем – вижу.
И чем дальше от них бегу,
тем они всё ясней, всё ближе.
Василёк им – и брат, и сват,
клевер – кум, а полынь – соседка,
у деревни, где воздух свят,
где срывала их ручкой детской.
Им однажды звонить по мне —
неизбывнее нет закона.
Отзовутся в чужой стране
колокольчики русским звоном.
В САДУ
Не засыпай: упустишь миг
рожденья чуда,
когда цикадам вторит крик
ночной пичуги,
когда жемчужина-луна —
каратов десять —
небесного коснувшись дна,
все сорок весит,
когда сливаются в одно —
как ключ и слепок,
как свет от лампы и окно —
земля и небо,
а леденцовый аромат
кустов цветущих
безбожно превращает сад
в земные кущи.
***
Сестре Лене Руцкой
До срока кто-то выпустил луну:
пускай летит медлительною птицей.
И пусть сегодня как дитя усну!
Мне детство подмосковное приснится.
Увижу васильковый океан
и Никоново – океана берег.
Там – живы – баба Клава, дед Иван,
и в боженьку с икон там просто верить.
А пироги – нахохлились в печи,