на молоке топлёном – роскошь пенки.
Там множество игрушечных причин
поссориться, чтоб помириться, с Ленкой.
Китайки там желтеют напоказ,
в их яблочках – живительные соки…
А яблоки моих усталых глаз
бессоннее луны глазниц безоких!
КУСТ СМОРОДИНЫ
Сплошь полячка с поморскою кровью,
я москвичка с увесистым стажем.
Но вот здесь мной с любовью посажен
куст смородины – как в Подмосковье.
Неказистый, кудлатый, он тоже,
вдоль забора – пусть будет «вдоль тына» —
разрастётся однажды картинно
недалёко от Эльбы и Огрже*.
Вот и я с этим краем – не вроде —
породнилась: не корнем, так – словом, —
звуки-ритмы катая по строфам,
как горошины спелых смородин.
* Реки в Чехии.
СЕРДЦЕ АРИАДНЫ
Ариадне Эфрон
Сестра… воды… пока не поздно!..
Вдруг вспомнился малютка Мур:
он на руках моих уснул,
а вечер был сутул и хмур.
В дому не топлено, промозгло.
В углу, у печки трость – Марины,
её попутчица. Вокруг
Вшенор* бродить – простой досуг:
желты холмы, но зелен луг,
и так редки кусты рябины!
Кто Бога знал – не ведал ада.
О жизни непосильный воз!
Отцова пуля, мамин гвоздь…
Воды!.. Всё тщетно. Знать, всерьёз
устало сердце Ариадны…
* Городок в Чехии, где жила Марина Цветаева.
В АВГУСТЕ
Астероид – маленькая планета,
привыкшая к движению по заданной
орбите в обществе себе подобных.
Метеорит («падающая звезда») – астероид,
оторвавшийся от коллектива и (за это)
сгоревший в атмосфере Земли.
(Из астрономических познаний автора)
Вот и август уже середину
разменял. Впрочем, к этому шло.
Я приму неизбежное зло.
Так однажды, наверно, Ундина*
в беглом свете сорвавшихся звёзд
принимала чешуйчатый хвост:
без обид, без сомнений – повинно.
Затаю ли на август обиду?
Или нас примирит звездопад?
Но я нынче, признаться, скупа
на желания. Там персеиды,
где желания и непокой…
Я почти поняла, милый мой,
в чём достоинство торной орбиты.
* Ундина (русалка) – один из астероидов главного пояса.
КОНЕЦ СЕНТЯБРЯ
Опять писать о заморозках ранних,
уставившись на мокрые холсты,
натянутые на оконных рамах:
на листья жёлтые, нет – жёлтые листы
(коль скоро рифма так надиктовала),
на бурый лес и потускневший сад,
и – слава Богу! – неизбежно алый
июлями намоленный закат.