Вон, чу, и яблоня – как она ветки склонила к серым узловатым пальцам плетня; будто расплетают где-то не здесь чьи-то пальцы зеленые косы!
Красная девица сидит в темнице, а коса – на улице; как в загадке…
И от того, что дальше не знаешь – что это? откуда? – душа и улыбнется, и загрустит…
И яблоня, и плетень, и рябинка, и серый камень у соседских ворот – всё слышит и видит эти улыбки, – лики твоей души, где-то в невидимом…
И захочется уйти по неприметной тропке в сосняк, там уже по-настоящему стемнело, будто ты идёшь без тела, всё неузнаваемо, даже хруст веток под ногами сухих – другой, нездешний.
Днём пройдешь здесь и не заметишь ничего. А тут – то сосновая лапка колко мазнет по лицу, будто кто-то, слепой, чутко осязанием обежит твоё лицо, коснётся души…
Но вот уже всё ближе тоненькое звучание, неторопливое, детское – это ночная вода в ручье, – и ты встанешь и, вслушиваясь в её древние звуки, словно осветившие ночь сиянием, и будто поймешь – чьи они!..
Или это просто душа твоя пятнадцатилетняя, вечная… или сама Родина, Россия?
Моя лягушка
Весной в болоте важно переговариваются лягушки. Это – проза, или комедия аристофановская. В небе же – лирика: вечные соловьи.
А жаркий июль – самый музыкальный месяц, все его блаженство и цветение передает многоголосое трещание кузнечиков, которое в живых звуковых красках по-своему воспроизводит хор цветов: желтая пижма, белые тысячелистники, фиолетовые и красные сорняки. Может, кузнечики и поют об этих цветах, об их райской, данной Богом красоте?
Приходишь в огород, идешь на пруд за водой. Там у меня мостки сделаны из дюралевой плиты – с них, увидев меня, каждый раз прыгает в воду большая зеленая лягушка.
Сегодня же её нет. Пошел в сарайку, рядом – на сгнившем верстаке – исклеванная лягушка. Наверно, моя. Женщины из огородов идут мимо и толкуют, что вороны ничего не боятся, а если им будешь вредить, то они мстят – и пленку тебе на теплице проклюют!
А в огороде на кабачок вспрыгнул, будто на смену погибшей моей знакомой, землянистый лягушонок величиной с ноготь, и сидит, как на площади, точно удивляясь величине выросшей желтой штуковины.
Пена
В лесу, на речке: она здесь бежит по грязным, обомшелым камням. Черные доисторические валуны горбато торчат, такие же черные ольховые стволы по корявым берегам в кустах, в глушняке. За песчаной