В последующие дни юный бог учился чувствовать. Каждое утро начиналось с молитв леди Блэквуд, и эти моменты стали для него первыми уроками существования. Он впитывал её эмоции, словно губка, различая оттенки страха, надежды и отчаяния, которые окрашивали каждое её слово. Постепенно он начал замечать, что может не только воспринимать чувства, но и влиять на них.
Особняк Блэквудов, построенный ещё во времена Первой Промышленной Революции, был идеальным местом для молодого божества. Тяжёлые портьеры из бордового бархата, потемневшие от времени деревянные панели, скрипучие половицы – всё здесь дышало историей семьи, копило их память, их страхи и надежды. В пыльных углах таились воспоминания о былом величии рода, в тенях коридоров прятались отголоски давно минувших дней. Дом был подобен огромному резонатору, усиливающему каждую молитву, каждый вздох отчаяния.
Мистер Блэквуд проводил дни в своём кабинете, окружённый горами бумаг и счетов. Его некогда прямая спина теперь сутулилась под грузом долгов, а в глазах появилась та особая усталость, которая приходит только к людям, потерявшим последнюю надежду. Молодой бог наблюдал за ним, постепенно начиная понимать сложную механику торговых операций, векселей и долговых обязательств. Он видел, как цифры в гроссбухах складываются в неумолимую картину краха.
Дети Блэквудов – четырнадцатилетняя Элизабет и двенадцатилетний Томас – пока не понимали всей серьёзности положения. Но даже они чувствовали перемену в атмосфере дома. Их игры стали тише, смех – реже, а в глазах появилась несвойственная детям настороженность. Божество наблюдало за ними с особым интересом, ведь детская вера, чистая и безусловная, была подобна родниковой воде – она питала его сильнее всего.
В тот вечер, когда судьба семьи должна была решиться, в особняке появился необычный посетитель. Мистер Грейвз, главный кредитор Блэквудов, прибыл в сопровождении своего секретаря и двух клерков. Его присутствие наполнило дом особой тяжестью – так воздух густеет перед грозой. Молодой бог, уже научившийся различать оттенки человеческих намерений, ощутил в нём странную смесь жадности и снисходительного презрения.
Грейвз расположился в гостиной, где некогда блистало не одно поколение Блэквудов. Теперь же комната казалась тенью себя прежней: потускневшая позолота на рамах портретов, чуть потёртый ковёр, едва заметный налёт пыли на хрустальной люстре – всё говорило о медленном, но неуклонном угасании былого величия.