И распахать-то полосу, хоть и мала, не всюду распашешь. Были выпадки: пашут, дак такие леженья попадаются! Это лежаки-камни, лёжни, трудно добыть которые. А мелких камней и невсчётно. Вот мужика и трясёт во всю голову, пашет дак…
Ну, а местами земля поначе была – в Енихе вон, к примеру: и там поля были небольшие, а хлеба были сильные. А у нас – нет… Если на этой полосе, скажем, уродился хлеб, то пойдёшь дальше, – одни веточки машутся: стоит редко, и колос как ветошь....
А так – всего много у нас на родине: и рек, и озёр, и лесов, и лугов… И привольно, и всё… На ветряках мельницы стояли, ветренками назывались. Издали видны… Озёра повсюду были, и большие, и мелкие. В лесу вот идёшь – и на озерко наткнёшься. Леса у нас были великие: до самого Череповца шёл сосняк, мачтовый сосняк. Сосны – как свечки: без сучьев, только – вверху – шапка немного… монастырский заповедник. Туда не то, что за дровами – сучок боялись поднять…
Только весной у нас барки спускали. Недалёко, с километр от нас, леском маленьким пройти. И я там бывала… ой! – ходили: весной-от ведь вся деревня огулом пойдёт.
Мама грузила – там бабы грузят лес в барки. Дак как это барки спускают в воду, она и скажет: “Девчонки, давайте, идите – сёдни вот громовские будут суда спускать.”
Вот, тут уж все узнают: сёдни, мол барки станут толкать. Народ на лугах и соберётся. “Наволоки” их зовут – луга хорошие; потом эти луга обихаживают: сор, щепки – всё в реку спускают.
И мы там лазаем, кругом барок-то. Ой, какая краса, как эта барка большущая! Которые парнишки, дак любят в барку ту залезти – она ведь пустая, новая – да этакая-то долина́, дак страшная – страшная… Ведь она вот вся как вот новенькая изба – выстругано всё ведь – сколь хороша! Какой-то двойной обшив, больно уж баский… не тёс, а просто деревья пополам распилят и обошьют.
А меня не пускали залезать – ой нет, нет, нет! Мама там грузила, дак она так нахлещет… дак нет… Мы-то лазаем там, где барку подрубают: сделаны такие по́каты к реке, и там, ну-ка, ходят и рубят подпорки – какая страсть! Думаешь: сейчас она задрожит… задрожит… Там уж последние рубят – на самых краях… и вот она сядет и – поедет! И в реку-то шлёпнется как! Это-то уж я видала – ой, мы туда сбегали, стоим на берегу – она поплывёт так, заколеблется… Ну, она не совсем отпущена: чалки её держат. Да… так вот и шлёпнется и – на расчалках – качается, качается… А там, глядишь, и другая села, покатилась – побежим к другой. А мамы не пускают нас близко: “Не ходите, не ходи-и-и-те!…”