– Мне жаль, месье, но я не могу сегодня выносить эти зеркала. Я вижу себя в них такой, какой не хотел бы видеть меня Луи. Мне это неприятно. Он никогда не одобрял, когда я носила черное.
Юбине теребит кончик пышных усов.
– Моя оплошность, мадам. – Он ведет меня в гардеробную с шелковыми абажурами, стенами, обитыми шелковым муаром, и бархатными стульями. И там нет ни одного зеркала.
Брижит, веснушчатая сирота, которую я привела к нему на обучение швейному делу, помогает мне надеть платье. Я всегда так радуюсь, когда мне удается пристроить в хорошее место какую-нибудь из моих девочек. Лишь на несколько драгоценных мгновений я отвлекаюсь от меланхолии, глядя на элегантные полосы ткани, на лиф с защипами, присборенную талию, которую Брижит закалывает повыше, по моей фигуре. Меня ничто не радует после утраты Луи.
Без света и зеркала я не могу ничего сказать, вижу только, что платье темное. Как мое настроение. Как мое будущее.
Брижит отходит на шаг и оценивает свою работу.
– Вам нравится, мадам Поммери? – Ее голос дрожит от неуверенности.
А-а, понятно, это первое сшитое ею платье.
– Работа безупречная, Брижит. – Я разглаживаю лиф, роскошная тафта шуршит под пальцами.
Девушка распахивает дверь, и я выхожу на свет.
– Magnifique! Великолепно! – Юбине ахает и целует кончики пальцев.
– Изумительно, мадам Поммери, – говорит Брижит, сцепив ладони в замок.
Я кручусь перед большим зеркалом, свет люстры подчеркивает радужные пурпурные и зеленые отливы ткани. У меня сжимается сердце.
– Не тот цвет, – говорю я. – Платье не годится. Вдова должна носить черное как минимум шесть месяцев.
Юбине вскидывает брови.
– Траурное платье должно носиться в память об ушедших из жизни любимых. Месье Поммери очень не нравилось, когда вы надевали что-то черное, и теперь вы сделаете ему величайший комплимент, одевшись так, как он считал правильным. Он будет доволен, взирая на вас с небес.
– Теперь моему супругу ничего не может нравиться. – В голове пульсирует боль, глаза застилает туман.
Юбине помогает мне сесть на стул, Брижит наливает новую порцию шампанского. Я страшно огорчила бедняжку. Но правила никуда не денутся, а уж правила траурного этикета у нас особенно строгие.
– Вы свободны, Брижит, – говорит Юбине, и девушка возвращается в пошивочную. Он встает передо мной на колени, бледный и виноватый. – Мадам Поммери, я не хотел вас огорчить. Конечно, вы хотите носить черное, и это правильно. Мы начнем шить другое платье, которое отвечает вашему представлению об этикете.