Вот Вера говорит: нас всех запихали в воронок и повезли. Я думаю, ну приплыли блин, часа на два точно. А нас только везли два часа, или больше. Короче куда-то в область, за Одинцово. Там такой отдел страшный, ты бы видел такой отдел.
Я, конечно, видел, но не перебиваю Веру, мажу ей масло на теплый хлеб. Мне нравится смотреть как едят люди. Люди всегда добреют, стоит им поесть. Разве это не приятно? Наблюдать как растёт добро.
В общем, продержали нас там до следующего утра. Получился у меня Новый год за решёткой. А утром мы встретились все у отдела и поехали к какому-то парню отмечать. На этом моя протестная жизнь закончилась. Ты не подумай, я не испугалась отдела и вообще, просто все куда-то разбежались, разошлись жить.
И правильно! Вера кусает бутерброд, и улыбается одновременно. Прыскают от глаз стрелочки морщинок. А можно, я тебе прочитаю? Ну почитай. Мы устраиваемся удобно, и она читает.
«Прелесть роковой истории в утешительной предопределённости боли. Кобыла скачет наперерез горящему паровозу раз за разом в бесконечном повторении, протяжным лейтмотивом и к улыбке, и к слову любви. Безумны глаза её, прижаты уши, тянет ноздрями она воздух так жадно, жарко и страстно, кажется, уже целую вечность. Потомучто она не знает иной возможности выразить своё назначение в жизни. Её взмыленный круп устремляется к стальному столкновению всякий раз с такой силой, что тяжело дышащие бока кипятят и ночной прохладный воздух – это пылает душа в ожидании ласки. Каждая мышца на сильных ногах находится в нетерпеливом напряжении, в очередной раз предвкушая желанное прекращение бега. Но и жизнь ей невозможна без этой гонки. Сердце её мчится в захлёб и знает только тупой удар в рёбра и хруст их облегчения. Так она и несётся… Роковая история – это долгий сон игры в беспечность, с мягко освещённой нежностью в глазах. С абсолютной ясностью, бегущей впереди всякого чувства. Это позволение сделать иллюзию методом проживания искренней любви и настоящего счастья. Это ловушка, хозяин которой опрометчивый и сильный ты. Сильный в своём безусловном знании конца.
И вот уже тысячи лет глаза кобылы горят рвением и налиты горячей кровью. Грива её наэлектризована гневной и сухой грёзой для того, чтобы за секунду до остановки мятежного и отчаянного лошадиного сердца хотя бы хватило ярости смолчать!.. Но губы вдруг произнесут слова любви так безнадежно тихо, что в этом будет красота и лепестковая правда. Придёт конец. И с хлопнется вселенная этой напряжённой борьбы за умирание.