– Ты наш спаситель. Ты наш спаситель. – Повторяет сковородка и рука прижимает её к груди. – Ты наш спаситель. Ты наш спаситель.
Блестящая тара кладётся на вымытый до идеальной чистоты пол. Камера обращается к толстому телевизору, который кажется проводником в иной, потусторонний мир. Указательный палец жмёт на большую кнопку питания. Треск. Мимолётное голубое свечение экрана, потом белый шум.
– Знаешь, Женя, я люблю смотреть телевизор. – Камера на сковороду, камера на экран. – Его шуршание, треск… Мне нравится. – Камера на экран, камера на сковороду. – Я мог смотреть и смотреть, и смотреть. Волк смешно убегал от зайца, костюмы с лицами много говорили. Я мало что понимал, но главное, что не говорили со мной, а… с кем-то там, но это ловушка… ИХ ЛОВУШКА! – Камера поднимается к потолку. Картинка засвечивается. – Но я не испугался! Совсем! – Вместе с шумом удаётся различить то, как Женя елозит по полу. Наверное, её двигают ногами. – Он запрещал мне смотреть на курящего волка и зайца. Говорил, чтобы я уходил… а я не хотел… я не хотел. А он закипал, потом бил, много и больно. – Камера упирается в пол. Видно босые ноги. – А я всё равно смотрел на них. У себя в голове. Там меня никто не достанет.
– Ты такой храбрый. Ты такой храбрый. Ты такой храбрый. Ты такой храбрый. – Повторяет и повторяет сковородка Женя.
– Да, я такой. – Довольным голосом произносит Оператор и прибавляет звук ещё громче. Так не слышно мелодию телефона, которая вновь разгорелась истошным визгом.
Под зудящее шипение телевизора кадр спускается чуть ниже, к холодильнику. За белой дверцей открывается вид на продукты: полупустая бутылка просроченного молока, ещё целая палка колбасы, парочка яиц, пакет пельменей и сосиски.
Оператор хватает колбасу и где-то за кадром рвёт целлофановую оболочку. – Прости меня, но я не ел уже два дня. – Говорит он с таким сожалением, что кажется будто он не собирается жевать еду, а хочет совершить нечто непростительное, табуированное. – Прости, иначе я не одолею ЕГО. – Чавканье. Клацанье зубов. Слышно даже как кусок пищи проваливается в горло. – А я хочу… вернуться к друзьям. – Ему никто не отвечает. Наверное, не хочется быть палкой откушенной колбасы. – Если меня не станет, то они будут скучать. – Безмолвие, смешанное с медленным пережёвыванием, продолжалось несколько минут записи. Наконец «ужин» подошёл к концу.