– Не-а. Просто я знаю, что вы настолько тупые, что даже не поймёте, как вас уделает двенадцатилетний пацан.
Главный из троицы, крепкий парень с интеллектом консервной банки, нахмурился, словно у него в голове только что началась экстренная загрузка системы.
– Повтори?
Алекс хмыкнул, медленно оценивая его странную причёску – нечто среднее между стильной укладкой и последствиями неудачного свидания с розеткой.
– Я сказал: ты тупой, как твоя причёска.
Гравитация в переулке резко сменила направление. Воздух пропитался напряжением, а кулак противника рванул в атаку.
Ошибка номер один.
Алекс, мастер уличных боевых искусств, не дал противнику ни секунды на осознание происходящего. Ловким движением он увернулся, мгновенно нырнул под его руку, перехватил запястье и резко выкрутил его под неестественным углом.
Щёлк.
Парень взвыл, рухнув на колени, как китайский робот с АлиЭкспресса, у которого разрядился аккумулятор.
– Ай! Ты мне руку сломал!
Алекс невозмутимо пожал плечами.
– Я? Да нет, дружок. Это жизнь тебя сломала.
Остальные двое замерли. Они пришли сюда за лёгкой добычей, а нарвались на того, кто только что отправил их глупые планы в утиль.
Этот пацан – не жертва. Он тот, кто делает так, что противники уходят с ощущением, будто их только что уничтожил двенадцатилетний худощавый пацан, уровень сарказма которого превышает допустимые нормы. А на улицах Нью-Йорка чувствовать себя глупым – это всё равно что ходить с табличкой «Бей меня, я бесплатный». Разница только в том, что после встречи с Алексом эту табличку они вешали себе сами.
Но никто не знал, что внутри
Все видели его смех. Его сарказм. Его уверенность – ту самую, с которой кот сталкивает с подоконника твой последний стакан воды, не сводя с тебя глаз. Все видели, как он смеётся. Как шутит на грани дозволенного, бросая острые слова, будто дротики в мишень, и всегда попадает в десятку. Как ухмыляется так, словно держит в рукаве козырь, а на лице – непроницаемую маску игрока, которому плевать на расклад. Но никто не знал, что скрывалось за этим фасадом. Никто не знал, что каждую ночь, закрывая глаза, он снова и снова возвращался туда.
В тот самый момент.
Когда его мать кричала, а лезвие не просто разрезало воздух – оно разрезало её жизнь. Когда отец падал на пол, а тишину разрывал последний глухой выстрел, выбивая из реальности всё, что раньше казалось незыблемым.