Ну, вот так и смею, – ответил я им, просияв розановской улыбкой. – Вы, конечно, совершенствуйтесь на здоровье, но кто вам сказал, что именно ваши усилия и есть генеральный путь в то самое Царствие? Я-то, по крайней мере, создаю своим поведением некую цепь ДНК, тянущуюся в следующие земные тысячелетия, забрасываю свой генотип в грядущее – а вы? Вы призываете построить это Царствие прямо сейчас, внутри каждого отдельного человека, в тварном его образе. Возможно ли сие в принципе?
Если и невозможно, – парировали книжники и фарисеи, – то всё равно надо к этому стремиться. А ты к чему зовешь? Тупо создавать свои копии, чтобы те создали свои, и так до бесконечности? Дурная это бесконечность! Имя ей – регресс!
Нет, погодите, господа духовные прогрессисты, – наседал я. – Стопроцентных копий всё равно не получится, это исключено. Но я, созидая, скажем так, всё новые и новые человеческие организмы, тем самым как раз обеспечиваю для своих потомков вполне реальную возможность становиться лучше, нравственнее, чище, – основу для этого создаю! А вы говорите, что такая основа – совсем не главное. В конечном счете, получается, что вы к абортам зовете? Ведь если перед вами на весы положить, с одной стороны, нравственность, а с другой – живую жизнь, вы же нравственность выберете, не так ли? А я, – хоть прямо и не говорю в своем стихотворении этого, – по сути, выступаю тут против абортов, ибо зову плодиться и размножаться. Ну-ка, что вы на это скажете, гробы повапленные? Не про вас ли сказано: сами не входите и хотящих войти не допускаете!
Тут повапленные гробы зачесали в затылках. Да нет, что ты, что ты, – заскулили они, – разве мы против живой жизни? Но и ты тоже, с этим своим «бросанием семян», – перегибаешь, братец, перегибаешь. Дурное-то дело, знаешь ли, оно нехитрое. Давай-ка лучше выпьем мировую…
Ну, и выпили мы. Сначала все-таки за детей, а потом – и за нравственное самоусовершенствование.
РУССКИЕ
В тот светлый день, когда в своих гробах
Мы прилетим, когда из них мы выйдем,
Лия повсюду белый свет рубах,
И строгий лик архангела увидим, –
Мы встанем молча. В гулкой тишине
Раздастся голос:
– Русские, вам слово!
Показывайте ваших!..
Как во сне,
Начнем тревожить тишь и гладь былого.
Оглядывая замерший народ,
Переберем и прадедов, и внуков:
– Вот страстотерпцы, мученики вот,