Девушка улыбнулась шире, и теперь это уже не была улыбка человека.
Пятаков пытался осознать происходящее, но разум словно вяз в липкой трясине. Его тело ещё ощущало тепло её кожи, лихорадочный ритм движений, но теперь всё это казалось смазанным, словно он наблюдал за сценой сквозь мутное стекло. Её силуэт дрожал в воздухе, становился неустойчивым, как пламя свечи в затхлом пространстве, где не было ветра, но ощущался сквозняк.
Мир вокруг терял чёткость, черты расплывались, будто кто—то растворял их в ночи, перемешивая реальность с чем—то более древним, неведомым, ползущим из глубин, которым не должно было быть места в этом мире.
Его мышцы напряглись в попытке подняться, но тело не слушалось. Оно будто окаменело, погружаясь в оцепенение, похожее на тот момент между сном и пробуждением, когда осознание возвращается, но движения остаются невозможными. В висках гулко отдавалось биение сердца, но даже этот звук начинал казаться чужим, как если бы он уже не принадлежал его телу.
Она продолжала двигаться, и её лицо застыло в странном выражении – не столько наслаждения, сколько первобытной жадности. Губы приоткрыты, но дыхание не слышно. Её глаза – две чёрные бездны, в которых невозможно было различить хоть какую—то жизнь. Только пустота, зовущая, затягивающая, жадно поглощающая всё, что осмеливалось заглянуть в неё.
Воздух в комнате сгустился, стал вязким, тягучим, будто он был не частью этого мира, а чем—то чужеродным, вытесненным из другой реальности. Дыхание утяжелилось, стало влажным, словно лёгкие Пятакова заполнялись плотной, горячей дымкой, мешающей сделать хоть один нормальный вдох. Пространство вокруг начинало искажаться, плавиться, теряя привычную форму. Границы предметов размывались, как если бы всё происходящее находилось под толщей воды, под мерцающей гладью, скрывающей под собой неведомую бездну.
Тонкий звон пронзил воздух, срезая тишину, проникая в самое нутро, протыкая его мозг острым жалом. Это не был звук, который можно услышать ушами – он был внутри, там, где не должно было быть ничего, кроме мыслей. Но мысли исчезали, уступая место только одному – осознанию, что он больше не принадлежит себе.
Он снова попытался двинуться, но тело лишь дрогнуло, будто к нему были привязаны тысячи тончайших нитей, удерживающих его в этом моменте, в пространстве, которое переставало быть реальным.