Мне вообще поделиться толком не с кем. С сестрой у меня отношения так себе. Видимся раз в год, когда она к родителям приезжает со своей семьей. Лина рано выпорхнула из гнезда, а я была поздним ребенком, так что у нас с ней толком и не было времени выстроить нормальные сестринские отношения.
Маме я тоже не расскажу, чтобы не беспокоить ее с ее больным сердцем.
А больше некому. Всех подруг мне в свое время заменил Рома.
А теперь что? Теперь не с кем даже собственную беду пережить.
Снова судорожно втягиваю в себя воздух. Как же хочется себя пожалеть! Если больше некому, то хотя бы самой сделать это. Но если начну, боюсь, скачусь в очередной приступ истерики. А на работе я не могу себе этого позволить.
– Тонь, – напоминает о себе Света.
– Ой, Свет, – вздыхаю. – Не хочу говорить.
– Так если выговориться, легче же станет, – не унимается секретарь начальника.
А я так и вижу в отражении, как ее глаза горят любопытством. Если я и правда сейчас расскажу ей, то она незамедлительно растрезвонит это по всему офису.
– Марина на месте? – спрашиваю, чтобы перевести тему.
– Ну… да, – отвечает с сомнением.
– Пойду ей передавать дела. Воспользуюсь щедростью Бориса Евгеньевича и не буду отрабатывать до официального сокращения.
Остаток дня до вечера я занимаюсь тем, что передаю своей коллеге все свои дела. Их немало, так что мы даже кофе не пьем, чтобы не отвлекаться.
Когда вечером я ухожу, ни с кем даже не прощаюсь. Не хочу сочувствующих взглядов и обещаний встречаться на корпоративах. Я видела, как люди увольнялись. Никто потом не звал их на праздники фирмы. Так что все эти расшаркивания ни к чему.
Я только договорилась с Борисом Евгеньевичем, что через две недели подъеду подписать документы и получить расчет.
Домой я еду с тяжелым сердцем. Внутри меня как будто образовался вакуум, который теперь ничем не заполнить. Словно мне вырвали сердце, опустошили его и, оставив только тонкую оболочку, обратно поместили в грудную клетку.
Теперь мой главный орган гулко бьется, качая кровь. Ровно столько, чтобы мне хватило этого ради выживания.
В квартире тихо и пусто. Темно, как сейчас у меня на душе.
Но не это вгоняет меня в ноющую тоску, разрывающую остатки сердца. А то, что здесь ничего не изменилось. Те же запахи, те же звуки. На стене все так же висят наши с Ромой фотографии, в рамке – моя вышивка. Ромина куртка на вешалке.