– На, – сказал он, протягивая стакан с розовым компотом из шпанки. С гранчака капало на пыльную дорогу. Очевидно, Дед Сашка зачерпнул компот прямо из кастрюли, которую невозможно перевернуть. То есть кастрюля богатырская, мужская. Раз сварил и на неделю. Без суеты чтобы.
– Вот зачем вы?!
– Да пей! – гаркнул он.
Я немедленно выпил.
Компот оказался вкусным и захотелось ещё, но просить я, естественно, не стал. Липкую руку потёр и только.
– А винца? – предложил старик.
– Да ведь обед же, – возразил я, но старик моё возражение понял ровно наоборот. Он оскалился и поковылял в дом. Только теперь я заметил, что он слегка волочёт одну ногу.
– Яблочное, – презентовал Дед Сашка, протягивая стакан с мутно-оранжевым напитком. – Того года ещё. Пей! Пей скорее, пока холодненькое! Смотри только, по ногам бьёт. Садись на скамейку.
Я осушил стакан залпом. Поставив его на скамейку, я будто дал хук этому проклятому зною. Июль в наших широтах с недавних пор стал каким-то адским.
– Пил я недавно дорогущий сидр. Натуральный якобы. Так вот ваше винцо гораздо круче. Нужно патентовать и продавать.
Дед Сашка махнул рукой:
– Сидр легче. Им только похмеляться, а у меня вино настоящее. Ноги отказывают! Вот сейчас я тебе… – Старки круто завернул рукава клетчатой байковой рубахи и опять ушёл.
Я протянул ноги и расплылся по деревянной скамейке, как бы перестал воспринимать жару и даже в знак этого показал заходящему солнцу ленивый фак.
– Тяни! – скомандовал старик.
Я отпил половину, кивнул, икнул и спросил:
– А вы чего? Устав не позволяет?
Глянув на солнце, Дед Сашка прищурился.
– Да заболел я! – Он ответил так, будто сплюнул под ноги.
Пошла пауза. Я рассматривал старика. Он ковырнул жёлтым ногтем засохший порез на потной шее, глянул на палец и добавил:
– Сказала врачиха: месяц-два тебе, дед, и финиш.
– Да брось, дядь Саш, – начал я, но он как муху отогнал мои сантименты, плеснул в стакан вина из полулитровой банки (откуда она взялась?) и медленно, длинно выговорил проклятое слово:
– Он-ко-ло-ги-я. – И еще раз, но быстрее: – Онколо-гия. Три дня лежал, не вставал. Потом в район. Там по кабинетам. Потом говорят: не волнуйтесь, дедушка, но вот такие дела. Живого ничего нет. Да… И вот, – продолжал он, – готовлю похороны. Гроб, костюм – это есть. Самогона выгнал. А ямы нет. Выкопай, – попросил он вдруг.