Ненавижу всех тех, кто позволяет себе вершить чужие судьбы.
Ещё немного, и мне исполнится тридцать. Нет, это не много, не стыдно, и даже не волнительно, но определенно психологический барьер предстоит преодолеть.
Хвала небесам – в моей жизни есть любимая работа, иначе бы пришлось заводить кошку и по вечерам жаловаться ей на свои несбывшиеся мечты.
Какое-то время я провожу в одиночестве и тишине, а потом решаю позвонить лучшему другу отца. Человеку, которого в детстве я видела едва ли не чаще, чем родителей.
– Давид.
Улыбаюсь, услышав, как он шикает на кого-то, чтобы не мешали нам разговаривать.
– Тихо здесь все. Моя девочка вспомнила про старика.
Он лукавит. До старика Давиду ещё жить и жить. В том году всего лишь сорок пять исполнилось. Коренастый брюнет, впервые женившийся в прошлом году. Сколько себя помню, папа направлял его на путь истинный и советовал побыстрее семьей обзавестись. Дав только отмахивался, а теперь вот не устоял.
Чтобы не привлекать к его недавно легализовавшейся персоне внимание моего деда, свадебное торжество я пропустила. О чем очень жалею. В мире не так много людей, которые мне по-настоящему дороги.
– Чем обязан такому событию, Элене?
– Я не буду с тобой разговаривать, пока ты не перестанешь язвить.
– Ауф, какие мы строгие, – усмехается он. – Ты вся в отца, только опасней, – произносит фразу, придуманную им ещё лет двадцать назад.
После недолгого обмена любезностями разговор перетекает в привычное русло.
– Как ты там, детка? Не обижают? Ты ведь знаешь, что всегда можешь ко мне обратиться?
Признаться, Давид ко мне относится более чутко, нежели дед.
Последний умеет общаться только в форме приказов, а это, знаете ли, к душевному общению не располагает.
– Дав, всё отлично. Квартиры и новой машины было достаточно.
Через несколько лет после исчезновения отца Давид вернулся в Россию и стал восстанавливать их некогда совместный, но сейчас запущенный бизнес.
– Я так и понял. Заметил, что к ежемесячным переводам ты даже не притрагиваешься, – в его словах слышен укор. – Не хочу, чтобы ты хоть в чем-то нуждалась. Вахтанг бы меня не простил за такое.
Собираюсь привычно отшутиться, напомнив о приличной зарплате, но… Не могу.
Стоит Давиду упомянуть отца, как меня переклинивает.
Крутанувшись в кресле, я отворачиваюсь к стене и прикрываю глаза. Можно дверь закрыть и не стесняясь рыдать, но что-то меня останавливает.