– Майкл Калхедон – бывший священник, – незатейливо представился он.
– Григорий Рабэ – служитель истинного Бога, – грозно ответил черноволосый проповедник с темно-серыми, как дождливое небо города, глазами.
– Леонид Одлер – ваш покорный слуга, – представился светло-русый коллега Рабэ по опасному проповедническому делу и с любопытством посмотрел на Майкла. – Почему бывший?
– Времена такие, – ответил он, пожимая плечами.
– То ли еще будет, если мы не встанем на защиту истины! – проклокотал Григорий Рабэ.
– Судя по вашей интонации, вы хотите силой изменить ситуацию? – обратился к нему Майкл.
– Если потребуется, то да, – уверенно ответил тот.
– Вообще-то мы еще ищем пути мирного разрешения духовного кризиса, – задумчиво произнес Одлер. – Ты бы мог помочь нам, раз уж ты больше не в системе.
– Не могу. Я отправляюсь на войну, – с этими двумя можно было называть вещи своими именами.
Леонид Одлер подошел к нему, не отводя пристального взгляда, будто пытаясь проникнуть в глубь его души.
«Врослав Лонч справляется быстрее», – подумал Майкл.
Одлер продолжал смотреть на него, то и дело переводя взгляд со лба в глаза, на подбородок и уши.
– Тебе туда нельзя, – выдал самое очевидное заключение Одлер.
– Никому нельзя, но у меня нет выбора, – ответил Майкл.
– Да, у тебя нет выбора, но тебе все равно туда нельзя, – повторил светловолосый проповедник. – Может быть, тебе уехать из города и спрятаться в глуши?
– У меня жена и сын. По моему опыту, во всякого рода захолустье сбиваются люди, не отягощенные совестью. Туда я не потащу свою семью – здесь для них безопаснее.
– Что ж. Мы помолимся за тебя, если тебе это нужно.
– Даже не знаю. Не разочароваться бы потом в ваших молитвах, – улыбнулся Майкл.
– Мы все же попытаемся, – Леонид Одлер похлопал его по плечу.
– Благодарю, но все же мне не хотелось бы, чтобы вы здесь устроили гражданскую войну, когда я вернусь, – настороженно произнес он.
– Мы же всего лишь уличные проповедники, – засмеялся Одлер, в том время, как Григорий Рабэ насупленно наблюдал за разговором.
К ним подошли другие прохожие и стали жаловаться Одлеру на свои житейские неурядицы. Майкл решил покинуть этих дополняющих и уравновешивающих друг друга приятелей. Он надеялся, что эта гармония не позволит им выйти за рамки дозволенного их верой. Он присел на ступеньках собора и старался ни о чем не думать – лишние переживания об Элизабет и сыне были сейчас ни к чему. Он потянулся в карман за сигарами, но потом одумался – храм же не виноват в его ситуации.