Четверо ифритов держали оборону в хорошо укреплённом хороме, затерянном в густых лесах. Небольшой отряд душегубов никак не мог подойти вплотную – от пожелтевшей по осени чащи дом отделяла причудливо изогнутая река. Она петлёй омывала хором, оставляя лишь небольшую перемычку сухой земли, которая, как и сама речка, прекрасно простреливалась из окон горницы, где засели ифриты. Душегубы, скрываясь от метких луков за толстыми стволами вязов, пускали в хором зажжённые стрелы и то и дело мелькали меж деревьями, вынуждая своих недругов тратить стрелы впустую.
Наконец, склавинам удалось зажечь подклеть, и волшебный ветерок погнал дым в горницу к ифритам. Откашливаясь, они вывалились из задымленного хорома на крошечный перешеек, оставленный изогнутой рекой, и первыми ринулись в бой, намереваясь подороже продать свои жизни.
Старшего из них бросили в воду с ходу – он почти не сопротивлялся. Другой скрестил мечи с беловолосой душегубкой и совсем юным ратником, почти мальчишкой. Оставшихся двоих поделили меж собой ещё трое душегубов. Мечи сошлись с оглушительным лязгом, но исход боя был ясен с самого начала – склавинов было больше.
Воевода Елисей Иванович, облаченный в легкую кольчугу, стоял на берегу реки на голову выше боя, и, скрестив руки на груди, смотрел, как его люди сначала выволакивают из холодной воды старого ифрита, а затем одного за другим скручивают всех остальных. Четверо пленных, и, насколько он мог судить по шнуркам и выпушкам на их одежде, все из разных отрядов – знатная добыча, которая немало знает и немало поведает.
Что ифриты будут говорить, воевода не сомневался. Хоть и был наказ не пытать пленных – Елисею плевать. Они его Огняну до смерти замучили. Потом он, спору нет, отдаст их всех переговорщикам, дабы вне очереди обменяли на брата беловолосой Зореславы – яростной душегубки, Елисеевой бывшей юнки. Потом.
Довольные своей работой душегубы бросили пленных на колени перед воеводой.
– Принимайте, Елисей Иванович! – сверкнула счастливыми глазами Зореслава, прослышавшая о планах воеводы и бывшего наставника. И ослепительно улыбнулась другому душегубу, седоватому и высокому, носившему на безымянном пальце такое же кованое обручальное колечко, что и она.
Глинский нехорошо ухмыльнулся в короткую темную бороду и вынул из-за пояса нож с кованой ручкой, украшенной обережными знаками. Ступил к первому из четырех пленных, пнул ногой, побуждая вскинуть голову.