Ей повезло, что упала не навзничь – тогда бы одежда придушила сразу, не дав и повернуться. Огняна нашла ногами пол, ухватила руками льняные тесёмки на вороте и рванула что было сил. Оторвала, выиграв себе ещё немного времени и ловя ртом воздух. Паника толкнулась к горлу. Хорошо знакомая, каждой её жиле известная.
Ясна бросилась к Огне – ухватила за плечи, потянула сколько могла сильно.
– Уйди, тебя затянет, – рыкнула Решетовская, не тратя время, чтобы оттолкнуть рыжую.
Сражаясь одновременно со столом и животным ужасом, она обеими руками изо всех сил тянула в разные стороны душащий ворот и проигрывала – стол был явно сильнее оголодавшей девчонки. Изношенная ткань рубахи трещала и рвалась, столешница жадно проглатывала куски, но отделанный тесьмой ворот был ещё достаточно плотным, чтобы сломать душегубке шею.
Зоря дернула Ясю на себя, и, оторвав, наконец, от душегубки, злобно рявкнула:
– Не лезь, ты ей мешаешь!
Прежде чем Ясна успела рот открыть, а Зоряна – объяснить, Огняна потянула на себя столешницу, опрокинула стол на бок и упала вместе с ним. Уперлась сапогами в проклятое дерево, вонзившее сучковатые ножки в стену каземата, вдохнула поглубже и с громким криком выровнялась, всё-таки выдрав из чавкающих недр свой ворот. Ударилась головой об пол, скорее вытянула ноги из почти утонувших сапог и откатилась подальше от деревянного чудовища, смачно дожёвывавшего её одежду. Стол выдал неприличный звук и прыгнул вверх, становясь на ножки. Замер, застыл, будто ничего и не было.
Решетовская сидела на полу, тяжело дыша. Босая и почти нагая, мокрая от пота, Огня была ярко-алой – ткань натерла иссохшую на рудниках кожу. И тем ярче белели на её выступающих рёбрах белые бугорки и прожилки шрамов. Нелепые, невероятные на совсем юном теле, пугающие и, что греха таить, некрасивые. Зоряна на душегубку не глянула. Неохотно выпустила Ясю из рук. Рыжая отступила от подруги, и, глядя на Огняну во все глаза, схватилась за косы. Тотчас в каземате снова заскрежетало, затрещало, и все трое дернулись на звук.
У стенки напротив окна из распахнувшегося паркета медленно, качаясь и постанывая, поползла железная койка. Зловредный стол приветственно вздыбил доски на столешнице и заскрипел в унисон. Койка ржавой ножкой пнула сундук, безуспешно попыталась расправить провисшую сетку, хрустнула, выплюнула комковатый матрас, на него – серую застиранную простынь, вытертое одеяло, вылинявшее полотенце, джинсы, футболку, куртку. Качнулась, фыркнула, и, наконец, застыла.