– Я, между прочим, хотела сюда тумбу передвинуть, – тускло сказала Зоря и скорчила гримасу койке, словно та живая была.
Потом вдруг будто очнулась – станом даже изменилась, выровнялась, закаменела. Все еще не глядя на соседок, обхватила себя руками и отошла к окну. К ней метнулся Воробей, сел на плечо, затрещал что-то на ухо – тихонько да ласково. Старшая ведьма выдохнула громко и дико как-то, зашептала в такт с пернатым.
– Это моя, стало быть? – просипела Огняна, указывая подбородком на койку, всё ещё мелко подрагивающую сильно провисшей сеткой. – Ну хоть не второй стол, и то слава богам.
Не дожидаясь ответа, душегубка стянула через голову остатки ворота, потёрла горло холодной ладонью. Шея у неё и без того болела частенько – развлечения ифритов с виселицей даром не прошли. Теперь же седьмицы две беспрестанно мучить станет.
Медленно поднявшись с пола, Рештовская столкнулась взглядом с Ясной. Рыжая смотрела ей в глаза, но как-то так смотрела, что душегубка поняла – эта, в отличие от Лешак, которая по тумбе убивается, все шрамы разглядела. И от меча, что через всю грудь шёл. И два от стрелы на левой руке. И, может статься, даже отметину от петли под ухом. Огняна в ответ грустно улыбнулась поджатыми губами и покачала головой – не нужно, пожалуйста. Она ненавидела, когда её жалеют.
Ясна прикусила губу, отвернулась, перекинула Огне казённую футболку с койки. Та поймала, невольно порадовавшись, что хоть здесь справилась, принялась крутить в руках. Нашла горловину, неумело всунула голову. Рыжая меж тем нырнула в шкаф, достала одеяло и пушистые тапочки. Тапочки положила перед душегубкой, пристроила одеяло на ее кровать. Сказала тихо очень:
– Сапоги жалко.
– Любит он обувку, тварь сучковатая, – странным голосом ответила Зоряна. Совсем странным, словно плакать собиралась. Потом злобно прищурилась, подошла к столу, подхватила из угла и перевернула над ним мусорное ведро. Ошметки, огрызки, обрывки рассыпались по столешнице и засосались внутрь. Старшая ведьма вослед злобно рыкнула:
– Приятного! – и от души долбанула по столу ведром.
Ведро, ясное дело, доски тоже немедля затянули. Зоряна глубоко вдохнула, повернулась, уставила глаза на душегубку и продолжила уже твердо и жестко:
– Не подходи к нему, не смотри, даже не дыши рядом! Слышишь, Решетовская? Не желаю о твоем бездыханном теле надзорщику докладывать!