– Ты мне, Лешак, тут не говори, что делать, не королева тут! Ты, между прочим, вчера форточку не закрыла на кухне, а твоя Полянская, когда дежурит, пыль по углам распихивает и под моим ковриком не метет. Скажи ей, чтоб…
Огняна крутнулась на месте, не слушая больше соседку и забыв и ванной, и о Верви с колодцами. И даже не упав.
– Полянская?.. – очень тихо уронила Решетовская, неверяще глядя на рыжую. – Ты – переводчица Полянская?
В ответ Ясна замерла. Выпрямилась. Не отпуская взгляд Огняны, шагнула к душегубке. Сказала тихо и твердо:
– Полянская. Ясна Владимировна. Измена державе, пожизненное заключение.
Двери с грохотом закрылись перед Огняной, отгораживая её от светлого лица Ясны.
Полянская. Предательница. Лиходейка. Блудница бесова.
Дыхание клокотало в груди, а Решетовская беспомощно хватала ртом воздух и никак не могла вдохнуть. Безвольно вскидывала к лицу ослабшие руки и давилась нерождённым рыданием. Тянула себя за волосы и сжимала зубы до скрипа, лишь бы не закричать.
Три дружины. Четыре города. Витязи с душегубами, бабы с детьми, старики, девицы – все, все её милостью загублены, повешены, зарезаны! Потому что Полянская на своих доносила. Потому что с есаулом ифритским блудила и на своих доносила.
Предательница!
Огня крутнулась вокруг своей оси, занесла руку, чтобы толкнуть дверь, за которой осталась предательница – душегубы предателей убивают. И очень медленно отступила. Полянская ратной не была и закону душегубскому не подчинялась.
Но с её полупрозрачных рук капала кровь сотен и сотен тех, кто был для Решетовской своим.
Огняне было двенадцать, когда Елисей привёл её в душегубский стан и сказал – это свои, за своих на смерть. Ей было семнадцать, когда она действительно пошла за них умирать, и когда десятки приняли гибель за неё. На страшных ратных дорогах мир навек раскололся для Огняны Решетовской на белое и черное – своих и чужих.
Своих можно не любить. Со своими не обязательно дружить. Можно даже не знать лиц и имён. Но с ними – кусок хлеба пополам. И две последние стрелы из колчана. Им – доверить жизнь, в них – никогда не сомневаться. Их кровь – ближе, чем родная.
Алая, теплая, пахнущая металлом кровь. Умирать будешь – запах этот не забыть. Умирать будешь – лиц их не забыть!
Огняна бросилась к крану, не с первого раза открыла. Набрала пригоршни ледяной воды, плеснула на лицо. Засмеялась – горько, навзрыд. Как ей посмотреть в спокойное лицо предательницы и удержать руки, так славно умеющие ломать шею?