Хотелось домой, обратно в пахнущие еловой смолой светлицы, к огню, который зажигался одним дыханием, к дождю, который можно было вызвать одним лишь заговором. В стан душегубов, где было хорошо, даже когда было погано. К Елисею, который всегда знал, как правильно.
Огняна намочила холодной водой рушник, оттёрла шею и руки. Раздеваться донага, мыться здесь казалось ей теперь немыслимой беспечностью. Отбросив полотенце, душегубка упёрлась лбом в скользкую влажную стенку.
Лица погибших друзей снились ей почти каждую ночь. Как объяснить им, что нельзя отомстить предательнице – ни по одному закону нельзя, она не ратная? Как оправдаться?
Огняна резко выровнялась. Слабая недобрая улыбка зазмеилась по губам.
Душегубы убивают не только предателей. Они убивают врагов.
Ясна Полянская была врагом.
Когда Решетовская вернулась в каземат, соседок в комнате не оказалось. Что было, впрочем, к лучшему. Огняне нужно было подумать, очень хорошо подумать. Сгубить предательницу и не подставиться самой – задачка не так, чтобы сложная, но, поди, надзорщиком тут тоже не дубина стоеросовая, вычислит. Но Огняна Елизаровна Решетовская, лучшая душегубка дружины Елисея Ивановича, обязательно найдет способ – хитроумный и тонкий, как учили. Только не спешить, только не спугнуть предательницу. Корней Велесович учил, что терпение суть величайшая добродетель, а для душегуба особенно. У Решетовской, правда, терпения практически не водилось, но ради такого дела она его наскребёт. Хоть сколько есть – всё положит на погибель Полянской.
Огняна махнула короткими волосами, выглянула в темное окно – не видать ничего, только тополь в стекло ветками бьётся. Но окно широкое и открывается, и лететь вниз с шестого этажа долго, но насмерть ли – только засветло можно будет рассчитать. На притихшего попугая душегубка посмотрела почти что весело – и не придушить же птичку. А он явно волшебный, много видит, много знает, всё рассмотрит. Воробей от её взгляда заворчал, зашипел, повернулся к ведьме красным хвостом.
Огняна пнула под кровать свой наплечник, откинула с казённой койки одеяло и обмерла. На жиденькой застиранной простынке, будто так и надо, лежал наконечник душегубской стрелы.
Она быстро ухватила наконечник и так сильно сжала его в ладони, будто кто-то должен был отнять. Крутнулась вокруг себя, с жадной надеждой оглядывая облезлые стены каземата. Разжала ладонь и вгляделась в острый кусочек металла. Кованый по старинному обычаю четырехгранный наконечник был знаком ей каждым изгибом.