До деревни дошли молча, уже совсем в темноте, – только луна светила. Дорогой я не обращала внимания ни на шорохи, ни на светляков (или все же глаза?): кровь шла и шла, пропитала тряпку, капала на подол.
– Дай сюда! – я отобрала у Петра корень и прижала к нему раненую руку.
Мало ли что бабка говорила! Я поила будущий оберег кровью: лучше так, чем проливать ее на лесную землю, на потребу ночной нежити. Бук мне мать, вихрь мне брат, возьми кровь мою, каплю к капле, силу к силе… только не уходи!
Увидев меня, бабка Магда всплеснула руками:
– Ох, горе мое! – она тут же усадила меня на лавку, размотала кровавую тряпицу, зашептала, заводила пальцами. Кровь утихла почти сразу же.
Бабка промывала разрез на моей руке холодным едким отваром, а я смотрела на прислоненный к стене корень и думала: как же я буду резать оберег, если с ножом управиться не умею?
***
На следующий день, уже под вечер, я отправилась на другой край деревни, к старому деду Гинеку по прозвищу Ложкарь. Дед этот был совсем дряхлый, беззубый и полуслепой, а жил он тем, что резал и долбил из дерева ложки, миски, корыта, прялки, детские колыбельки и прочую нужную в хозяйстве вещь. Из родни у него была только вдовая бездетная племянница, а жена его с детьми, сказывают, померли в тот год, когда мор по земле шел.
Шла я к деду не с пустыми руками, а с богатым подношением: в то утро (меня, как раненую, бабка отпустила на весь день и велела делать что душе угодно) я набрела в лесу на огромную россыпь весенних грибов-строчков – никогда раньше их столько не видела. Грибы росли вдоль той тропинки, которой мы с Петром вчера возвращались домой. Может, это лес отдаривал меня за кровь?
Изба у деда Ложкаря была ветхая, кривилась на один бок, – зато резьба на коньке крыши изображала раскинувшую крылья птицу. Собаки дед не держал, поэтому я подошла совсем тихо и робко толкнула дверь. В сенях был свален всякий хлам вперемешку с опилками и резаными чурками. Сам дед сидел в горнице за столом, приставленным к окну, и резал что-то мелкое, на столе перед ним лежали маленькие ножички, скребочки и еще какие-то непонятные штуки. Дедова племянница шуровала у печки с ухватом и презрительно фыркнула, увидев меня.
– Здрасьте… – я остановилась на пороге.
Племянница снова фыркнула.
– Эт кто там, Кветка что ль? – дед прищурившись уставился на меня. – Бабка прислала, уголечек ей надо выжечь?