– Братец, скорее пойдем, темнеет уже!
– И что?
Мы вместе свернули на лесную тропинку. В лесу было почти совсем темно, на пеньках и сучьях светились голубые огоньки светляков. Петр бесшумно шагал рядом – даже как будто бы не смотрел под ноги, зато я искала куда ступить, как бы не споткнуться в темноте.
На этот раз в лесу мне было боязно, – не было волшебного зова, как тогда, утром, зато было чувство, что кто-то не совсем добрый смотрит за нами из чащи. Хорошо, что Петр пошел со мной. Хорошо, что идти недалеко, и я помнила дорогу. Лес наполнялся шорохами, шепотами, где-то вдали ухнула сова, потом еще раз. Светились гнилушки, светляки перелетали со ствола на ствол. Вот два огонька скользнули с тропинки в сторону: они держались рядом, словно связанные невидимой ниткой…. Глаза! Словно в ответ на мои перепуганные мысли, кто-то тоненько и противно хихикнул за спиной. Меня мороз продрал по коже.
– Петр, глаза!
– Ну и пусть их.
Так вот, неторопливо и молча, мы и дошли до пригорка с поваленным буком. Глаза еще пару раз то ли виделись, то ли мерещились мне – сначала в кроне высокой ели, потом в кустах на дне оврага.
Бук все так же лежал корнями к небу – не мертвый, но умирающий. Я вынула нож из ножен, примерилась и начала резать. Крепкий корень поддавался с трудом.
– Дай, – Петр протянул руку за ножом.
– Нет, я сама должна… Ой! – ножик соскользнул и полоснул меня по руке, вмиг разрезал кожу, черная в сумерках кровь закапала на корень.
Брат молча отобрал у меня нож. В кустах на дне оврага кто-то завозился, затрещал ветками. Я свободной рукой попыталась свести края разреза. «Нельзя, чтобы кровь моя тут осталась! – словно вопил во мне чужой голос. – Нельзя, чтоб они чуяли кровь!»
– Баба шла, собаку вела, собака встала, да кровь перестала… – бормотала я наш детский заговор, которым девчонки всегда заговаривали битую коленку. – Земля мне матерь, железо мне брат, не неси моей крови, не точи моего сердца, стой руда, уймись руда, капля к капле, камень к камню, аминь, – повторяла я заговор от ран, которому учила меня бабка.
Кровь чуть приутихла, потом полилась опять. Трясущимися руками я оторвала краешек рубашки, перетянула руку.
– Земля мне матерь, железо мне брат….
– Пойдем, – Петр держал в руке отрезанный корень – длинный и извитой, как змея.