В толпе ничем не примечательных местных, заполнивших трактирную залу, сидел ещё один интересный тип. Закутанный в полы длинного плаща, как будто под ним и вовсе никого нет, он скорчился и прикорнул у окна. Застыв неподвижной грудой полотна, казалось, он и вовсе успел издохнуть. Но нет. Изредка от полотна отделялась рука и, приобняв пальцами бокал вина, скрывалась в тёмной бездне под капюшоном, где, скорее всего, имелся рот. Собственно именно это действие привлекло к нему внимание блуждавших по трактиру серых грустных глаз.
Глаза эти принадлежали одному, поистине примечательному своей ординарностью мужчине. В самом расцвете сил он загнивал раньше времени, как и всякий человек, пожертвовавший жизнью ради страсти к выпивке. Он был настолько ужасен, что в переполненном трактире за один стол с ним не пожелал усесться ни один уважающий себя человек. Его одежда, грязная и мятая, болталась на истощенном теле. Волосы, свалявшиеся сальными лохмотьями, свисали на исхудавшие плечи. Лицо, грубое и обветренное, и вовсе было украшено пятнами подозрительной грязи. Ну а запах от него шёл такой резкий и ужасный, что скорее подошёл бы мертвецу, чем живому и мыслящему человеку. Но никто из местных завсегдатаев ему особо не докучал. Трактирщик не гнал его, торгаши усиленно не замечали, а моряки занимались своим весёлым делом. Причиной такого милосердного отношения была сеть частых и зачастую жутких шрамов, избороздивших его лицо и руки, оголённые до локтей.
Этот злосчастный урод, навалившись на стол в вялых попытках свалить его, допивал медовуху прямо из кувшина, не утруждаясь даже тем, чтобы приподнять голову. Он лишь наклонял глиняный кувшин, вливая пойло в раскрытый рот, и слизывал пролитые на столешницу капли. Лишь его взгляд, не считая размеренно действующей руки, оставался живым. Полупьяно блуждая по внутренностям питейной, ни на чём конкретно не останавливаясь, он оглядывал толпу. В самом же взгляде читались лишь скука, одиночество и презрение ко всему, а главное – к его владельцу, типичному алкоголику. Чему-то ухмыльнувшись, этот пьянчуга снова наклонил кувшин, попутно глянув на его содержимое. Увиденное явно оказалось не по нраву его душе, что отразилось подёргиванием скулы на умиравшем лице. Однако, решив исправить это неудачное стечение обстоятельств, он зашевелился и даже удосужился оторваться от стола. Затем, всё тем же скучающим взглядом, он принялся выглядывать в толпе что-то определённое.